Мужики помолчали. Дергач перелетел поближе и тыркал, казалось, где-то за телегой. Над краем степи в одном месте как будто просветлело, — это должна была скоро показаться луна.
— Сидели мы без малого год за проволокой на положении пленных, — опять заговорил рассказчик. — А у французов большая нехватка в рабочих руках. И мы замечаем — эти дамочки грозить бросили, ходят мимо нашего лагеря, присматриваются. Конечно, ребята наши крепкие, широкоплечие, работать здоровые… Что же без дела-то им сидеть? Только п…т за проволокой от дурной пищи.
— Это обыкновенное дело… (Из-под телеги.)
— Помолчи.
— Ну вот, эти дамочки — по-нашему женщины деревенские, вдовы — и начали наших брать на поруки. Сначала выбирали молодцеватых, в ихнем вкусе.
— Чтобы породу не портить.
— Совершенно верно. Носы наши очень им не нравились. Иной мужик — кровь с молоком, а нос — леший его знает что, а не нос: у иного — дуля, у иного пипкой, одни ноздри. Мы смекнули, стали в носах разбираться. Одному оттягивали, — ничего не вышло. Уставится дамочка на такой нос и не доверяет. Мы солдата проваживаем, хлопочем: гляди, мол, какой мужчина — сутки может косой махать, веселый, и жрать, мол, не очень здоров, а если ты насчет чего другого сомневаешься — первый на деревне жеребец.
И хочется ей, и — нос вот дался. Потом, конечно, и со всячинкой стали брать. Так многие ребята вышли из батраков в хозяева, женились на вдовах, хорошо стали крестьянствовать. А дамочки эти забыли, как и порожняком-то ходят: не поспевают рожать. Французы много дивились.
— А ты как же пристроился?
— Попал я к ведьме. Мужественная женщина лет сорока; хозяина на войне убили. Одним салатом, проклятая, норовила кормить. Орет весь день, как погонщик. За день наломаешься, а вечером она напьется красного вина и в ботинках лезет к тебе в кровать. Плюнул, вернулся в лагерь, и по причине примерного поведения отпустили меня на поденную работу, где я захочу. Надумали поехать в Марсель. Там встретился я с Алексеем Костолобовым и с Иваном Рындиным; он тоже от бабы ушел: попрекала его русским происхождением. Стали мы грузить пароходы. Заработали в скором времени на этой погрузке четыре тысячи двести франков, но опять-таки через свою некультурность: спины здоровы. Иван Рындин и говорит: «Не век нам, ребята, ящики таскать, давайте подыщем работу почище». Гимнастерки мы побросали, справили чистую оде-жу, рубашки с галстуками, шляпы. На это хлопнули без малого тысячу. Но на улице нас уже не толкают, придешь в кафе — «Гарсон, вян-блан!» Подбегает половой: «Кескевуле?» Значит — чего желаете? И тащит белого вина. И мы стараемся между собой говорить по-французски, не иначе.