— Брать?
— Ну, у Щеколдинихи своя такса была. За устройство на казенную работу — своя. С любого заработка — семь процентов…
— И она с вас брала? Даже с вас?!
— Вообще-то, конечно, это она больше для острастки нас так держала, чтобы все знали: без нее тут и кошки не котятся.
— Прости, но ко мне это не относится.
— Ну да, ты ж мильонами ворочала. Что тебе наши копейки. Ладно, если не возражаешь, я тебе и дальше подсказывать буду. Консультировать! А имя мне Мухортова Алевтина…
— Ну, консультируй, консультируй, Алевтина Мухортова. А пока, не в службу, а в дружбу, сними-ка мне… эту… мадам…
Уборщица с ходу запрыгивает на стул и снимает портрет Щеколдиной со стены.
— Ну, гадина, натерпелись мы от нее. В помойку?
— Неприлично. В архив.
Вбегает, запыхавшись, Элга, развевая мокрое кожаное пальто, в брызгах грязи даже на бледной мордочке.
— А мне доктор Лохматов передал информацию, и я бегу, бегу. О, Лиз! Наконец-то! Неужели мы выжили? И имеем эту жизнь?
Мы влипли друг в дружку.
И просто ревем.
Неожиданно свистит свистком электрочайник, про который я совсем забыла.
Алевтина-бригадирша выключает его.
— Заварить, что ль, Лизавета?
Я спохватываюсь:
— Позволь представить тебе моего новоявленного нештатного консультанта…
— Алевтина.
— Хочу представить вам, Алевтина, мою первую помощницу и главного советника мэрии…
— Я имею фамилию Станке. Я имею имя Элга. Я имею отчество Карловна.
Алевтина как-то нехорошо ухмыляется:
— Ну, блин! Вот только прибалтов нам тут не хватало.
Элга бледнеет от негодования:
— Я полноценная гражданка Российской Федерации, мадам! Мы работаем, Лиз?
— А не страшно, Карловна?..
— Как это говорил мой бывший Кузьма Михайлович… Каждый должен тянуть за свою веревочку.
— Вообще-то это звучит несколько иначе. Взялся за гуж — не говори, что не дюж.
— Тем более.
Алевтина уволакивает свой пылесос и на прощанье сверкает фиксой:
— Ну извините, девушки, если что не так ляпнула…
Я и не догадываюсь, что через часок эта милая бригадирша уже трется возле Серафимы, таская за собой здоровенную порожнюю сумку на колесиках. Та, в рабочем, испачканном кровью комбинезоне и белой каске, угрюмо наблюдает за тем, как пара грузчиков разгружает здоровенный авторефрижератор с тушами мороженого скота.
— Ужас, Симочка, просто ужас. Первым делом как заорала на портрет Федоровны: «Убрать это! В помойку! Чтобы и духу тут щеколдинского не оставалось!»
— В помойку, значит… Ничего. Рано ликует. У нас тоже помоек на всех хватит, — подумав, усмехается Серафима.
— Вообще-то я, как ты советовала, к ней подмылилась. Дура она, конечно. Долго не просидит.