Мистер Данкворт не сказал доктору Мюррею ни слова. Я несколько дней следила за ним затаив дыхание, когда у него появлялся повод поговорить с редактором, но они ни разу не взглянули в мою сторону. Я поняла, что для него действительно не имели значения ни мои листочки, ни то, что я тратила на них свое рабочее время.
* * *
Я отвечала на письма с вопросами о правописании, которые стали приходить к нам слишком часто после выхода брошюры от Ribaldric до Romanite. «Почему новый Словарь предпочитает писать rime вместо rhyme[55]? — спрашивал отправитель. — Последний вариант мне кажется более привычным и правильным. Или я должен считать себя неграмотным?» Отвечать на подобные вопросы — неблагодарное занятие, потому что разумного ответа на них не было. Знакомый звук велосипеда Гарета стал уважительной причиной, чтобы оставить письмо незаконченным. Я отложила ручку и посмотрела на дверь.
Гарет приезжал в Скрипторий уже третий раз с тех пор, как пару недель назад он помог собрать мне листочки с пола.
— Хороший молодой человек, — сказал папа, услышав, как Гарет поздоровался со мной.
— Хороший, как мистер Поуп и мистер Кушинг? — спросила я.
— Не понимаю, о чем ты, — ответил папа. — Он мастер своего дела. Один из немногих, кому мистер Харт полностью доверяет заботу об оформлении текста, — папа посмотрел на меня и многозначительно приподнял бровь. — Но обычно такие разговоры ведутся в Издательстве.
Когда дверь открылась, в Скрипторий ворвался бледный дневной свет. Все подняли головы. Папа кивнул Гарету и посмотрел на меня. Доктор Мюррей поднялся со своего места.
Я сидела слишком далеко и не могла слышать, о чем они разговаривали, но Гарет показывал гранки доктору Мюррею и что-то объяснял ему. Я видела, что доктор Мюррей соглашался с ним: задавал вопросы, внимательно слушал, кивал, потом пригласил его пройти к своему столу и вместе посмотреть еще несколько страниц. Мистер Данкворт всем своим видом показывал безразличие к их разговору.
Гарет подождал, пока доктор Мюррей напишет записку мистеру Харту, затем положил ее в сумку, и они вместе вышли в сад. Я видела, как они стояли за дверью. Доктор Мюррей потянулся, как он обычно делал, если все утро склонялся над гранками. Их поведение изменилось, стало менее официальным. Папа говорил мне, что мистер Харт заболел от переутомления, и по лицам Гарета и доктора Мюррея было заметно, что они оба тревожатся за него.
Доктор Мюррей вернулся в Скрипторий один, и мое внутреннее напряжение, о котором я даже не подозревала, исчезло. Он оставил дверь открытой, и между столами стал прогуливаться холодный декабрьский ветерок. Обычно я не разделяла мнение доктора Мюррея, что свежий воздух способствует остроте ума, но мне было так жарко, что голова работала с трудом, поэтому прохлада меня подбодрила. Я вернулась к письму, в котором мне нужно было оправдать написание слова