».
Оглядываясь на Францию XX в. с позиции, предоставленной Сартром, сразу поражаешься двум чертам французских левых: враждебности и революционному пылу. Глубокое разочарование в реальности и желание смести ее во имя утопии были общей отправной точкой левого мышления во Франции от эпохи якобинцев до наших дней. Но XX в. добавил новое измерение разочарованию – веру в то, что все идеалы и все формы лояльности созданы лишь для того, чтобы быть преданными, и что искупление зависит лишь от личности, которая одна может себя им одарить.
Дальнейшая погоня за подлинностью характеризуется постоянной потребностью во враге. Гошист[52] осознает иллюзорность ценностей и обретает себя, проводя жизнь без удобных заблуждений, которые управляют жизнями других людей. Поскольку у него нет никаких ценностей, его мысли и действия могут быть подкреплены только отрицанием. Левый мыслитель должен упрочить свои позиции, развенчивая обман других. Более того, это разоблачение не может быть произведено раз и навсегда. Оно должно постоянно возобновляться, чтобы заполнять моральный вакуум, лежащий в самом центре существования. Только если есть какой-нибудь легко узнаваемый и «восполняемый» противник, может поддерживаться эта борьба за подлинность, которая в действительности является самой острой борьбой за существование. Враг должен быть источником притворства и обмана. Он также должен обладать усовершенствованной, скрытой силой. Эта мощь подпитывается самой системой лжи, которая подчеркивает значение его ценностей. Такой враг заслуживает разоблачения, и есть что-то героическое в его противнике, освобождающем мир из мертвой хватки скрытого воздействия.
Мы уже встречали этого врага в трудах Сартра. Но именно аристократической Франции Людовика XIV мы обязаны презрительным наименованием, под которым он известен. «Восполняемый» противник – это буржуазия, столпы общества, чья лицемерная респектабельность и социальная безответственность вдохновляли все формы возобновляемого презрения. Конечно, это создание претерпело значительные изменения с тех пор, как Мольер впервые высмеял его социальные притязания. В XIX в. оно приобрело сложный, двойственный характер. Маркс представлял этот класс в качестве главного деятеля и бенефициара Французской революции и в то же время в виде нового поработителя, чьи щупальца тянутся в любой карман, где есть влияние и власть, а интеллектуалы в кафе продолжали лишь более желчно насмехаться над аристократией. Épater le bourgeois[53] стало девизом недовольного художника, гарантией его социальных полномочий, позволявших ему демонстрировать свои аристократические претензии и презрение к узурпаторскому господству поднимающегося среднего класса.