– Хранилище Завета, – лепетал священник, – молись о нас.
Капитан летел по коридорам, толкая священника перед собой.
– Звезда утренняя, молись о нас. Грешникам прибежище, молись о нас.
Пропихнул обездвиженный скаф в шлюзовую камеру, затем в поросшее чёрными корнями щупальце.
– Верни нам любовь, падре. Верни свет. Вернись светом!
⁂
СЕРДЕЧНЫЙ
Когда я нашёл работу в больнице, то обрёл своё предназначение. Я был нужен моим пациентам. Тем, кого выбирал. Кого толкал за черту. Провожал в лучший мир.
Сначала я добавлял в капельницу всего несколько капель – ровно столько, чтобы успеть их спасти. Вернуть. Но вскоре понял, что они не хотят возвращаться. Им было грустно и страшно в этом мире. И тогда я отпускал их. Навсегда.
Я совершенствовал свои навыки, делал свою работу, на которую имел священное право, чисто. Избавлял их от страданий. И каждая отпущенная на волю душа привносила в мою жизнь смысл. Господь сделал меня несчастным – забрал родителей, семью, – но я нашёл развлечение по нраву…
(Центр / файл уничтожен)
⁂
Пульт управления всё ещё откликался на команды. Капитан направил скаф священника в жерло инопланетного судна.
Когда прервалась связь, он откинулся в кресле и стал ждать. Остальное сделает «Скелет» – капитан был в этом уверен.
Священник вернулся через полтора часа.
Его лицо за треснувшим пузырём шлема было церемониально-возвышенным, будто он только что отпустил в небо белого голубя.
А потом – в ошмётках скафа – капитан увидел тело священника.
Никто не может знать, кем в действительности является человек, пока не заглянет в его душу… пока не сдерёт с него шкуру и не рассмотрит вывернутую наружу мерзость. Костяные наросты, безумные фрагменты, алые раковины…
Вот душа твоего Спасителя – смотри!
Из перекрученного, исковерканного тела торчали детские головы, они пищали, пищали, пищали, а голова святоши, голова на суставчатой кольчатой шее, пробила шлем и раскачивалась из стороны в сторону, сардонически улыбаясь, облизывая вывернутые губы; она склонялась к каждой из детских головок и ласкала шершавым языком. Фиолетовый, похожий на щупальце член подёргивался, истекал гноем…
«Здесь одни отбросы, все до единого», – как-то сказал Папа.
Голубые, лишённые век глаза смотрели на капитана. Огромная многопалая лапа опустилась на шлем, вдавила в пол.
– Это Ковчег, – зашипела тварь с головой святоши, это нагромождение плоти цвета свежих рубцов, многоликий демон, испод похотливой души. – Преклони колени перед волей Мерзкого Бога.
Жизнь капитана была жалкой – жалкой настолько, что ни космос, ни убийства пациентов не могли соскоблить с неё налёт никчёмности. Даже в недавней охоте на тварь не было ничего, кроме жалкого героизма загнанного в ловушку зверя. Он понял это, отразившись в детских глазах.