— Сыграем в угадайку? — спросил великан, наматывая на палец прядь своих длинных волос. — Интересно, как же зовут меня?
Ярви сглотнул. Гадать смысла не было.
— Вы Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей, Творитель Сирот, король Ванстерланда.
— Угадал! — Горм похлопал в увесистые ладоши. — Хотя каков твой выигрыш, мы еще поглядим. Я — властвую над ванстерцами. Сдается, властвую и над этими несчастными обездоленными. Над теми, кого твои соотечественники-гетландцы сегодня так вольготно грабили, резали, увозили в рабство, нарушая слово Верховного короля в Скегенхаусе — ведь он запретил вынимать мечи из ножен. Любо ему нашу забаву портить, что поделать. — Горм рыскнул глазами по разоренью. — Как, по-твоему, справедливо ль все это?
— Нет, — севшим голосом пролепетал Ярви, и ему не пришлось лгать.
К королю подступила женщина с черновато-пепельными, почти налысо сбритыми волосами. Ее белые руки от плеч до самых пальцев покрывали голубые узоры. Некоторые Ярви узнал по учебе: знаки для исчисления будущего по звездам, круги в кругах, где начертано, как взаимосвязаны малые боги, руны, что повествуют о величинах, временах и расстояньях — и дозволенных, и запретных. На предплечье в ряд пять эльфийских запястий — осколки далекого прошлого, талисманы неслыханной старины и ценности со вставками-символами, значение которых кануло в пучину времен — пылали золотом, стеклом и сталью.
И Ярви понял, что перед ним мать Скейр, служительница Горма. Та, что отправила голубя матери Гундринг и мирными посулами заманила отца на смерть.
— Какой же король Гетланда приказал устроить здесь бойню? — спросила она трескучим, как у голубя, голосом.
— Одем. — И Ярви с болью осознал, что это правда. Его губы сжались, как от оскомины.
— Итак, лис убил своего братца-волка.
— Подлое зверье. — Горм вздохнул, отстраненно крутя на цепи трофейное навершие. — Верно, к тому все и шло. Верно, как и то, что Матерь Солнце спешит за Отче Месяцем по небу.
— Короля Атрика ты убил. — Сам того не желая, Ярви сплюнул кровавой мокротой.
— Вот как у вас говорят? — Горм поднял могучие длани, оружие на его поясе сдвинулось. — А что ж я тогда не похваляюсь содеянным? Эй, почему скальды до сих пор не воспели сей подвиг? Ужель моя победа недостойна веселья?
Он засмеялся, опуская руки.
— На моих ладонях, поваренок, крови — до плеч, ибо кровь мне милей всего на свете. Только вот беда: не все люди, что умерли, убиты мною.
Один из его кинжалов высунулся из-за пояса. Роговая рукоять смотрела прямо на Ярви. Можно успеть схватить. Будь он отцом, или братом, или храбрым Кеймдалем — кто погиб, защищая своего короля, он бы выхватил нож, вонзил бы его в живот Гром-гиль-Горма и выполнил бы свою торжественную клятву отмщения.