— Товарищ полковник, я к вам… — снова повторил лейтенант, переминаясь с ноги на ногу и потирая указательным пальцем пушок на остром подбородке.
— А, ко мне? Ну, садись, пожалуйста, — произнес полковник, все еще не отрывая от газеты глаз.
— Снова кража из вагона… Разрешите доложить?
— На сортировке?
— Именно на сортировке вагонов. А вы уже знаете?
— Мне звонили из конторы товарной станции… Почему так плохо ведутся поиски преступника? Ведь это уже третий случай.
— Все возможное я предпринимаю, но…
— Что еще за «но»? — Полковник поднял глаза.
— Вы чем-то расстроены, товарищ полковник? Что-то случилось? — удивленно спросил лейтенант.
— Ничего особенного. На вот, читай. — Полковник подвинул газету, а сам поднялся из кресла и зашагал по кабинету.
— «Трудовая жизнь»… Это же газета осужденных, — сказал лейтенант, углубляясь в чтение. В кабинете стало тихо, только слышались шаги полковника по ковровой дорожке да временами глубоко вздыхал лейтенант.
«Вором я, конечно, не родился. Мой отец был трудолюбивым и добрым человеком. Великим тружеником, душевным человеком была и моя мать. Родители старались, чтобы все мы, трое сыновей, были образованными и порядочными людьми. Два старших моих брата получили высшее образование, стали такими, какими хотели видеть нас отец и мать. Но я не оправдал их надежд. С трудом окончив семилетку, устроился на хорошую работу — стал контролером железнодорожных пассажирских поездов. К этому времени я уже приобщился к спиртному, имел стремление хорошо одеваться, поэтому зарплаты показалось мне мало.
В скором времени встретился с одним весельчаком по кличке Буряк. За небольшую плату разрешал ставить чемодан в мое служебное купе. Буряк и его друзья давали мне за эту услугу по 20–25 рублей. Потом я узнал, что чемоданы эти они воровали у пассажиров, но отступать было поздно: фактически уже стал их сообщником.
Как и следовало ожидать, настал первый провал и первый суд. Осознать бы ошибки молодости и на этом завязать — оставить свое позорное ремесло. Но не тут-то было. После отбытия наказания меня снова разыскали старые компаньоны по воровству. Пошли выпивки, кутежи, и таким путем я тесно сблизился с закоренелыми преступниками. Вскоре снова провал и снова тюрьма. Мне показалось, что назначили слишком длинный срок, поэтому решил бежать. Меня, конечно, поймали и дали еще довесок. А дальше уже вся жизнь пошла в преступлениях. И так все прошедшие тридцать лет.
В войну был приговорен к расстрелу, уже прощался с жизнью, по меня снова помиловали — высшую меру заменили 25 годами. Так все время я и сидел в тюрьмах. И только теперь все понял. Очень сожалею, хочется кричать, землю есть, но уже ничего не вернешь. Жизнь исковеркана. Как жалко, что так поздно пришло ко мне прозрение…»