Уже почти рассвело. Поднимаюсь, натягиваю футболку и шорты, поправляю простынь, накрывая ею плечи моей спящей Евы, и выхожу на берег. Солнце вот-вот появится над линией горизонта, его розовый свет уже окрасил светлое небо и отражается в спокойной воде. Сажусь на холодный после ночи песок, складываю руки на согнутые колени и смотрю на море. По утрам оно особенное — тихое, смирное, и в его покое я нахожу своё утешение.
Ева подходит бесшумно, в последнее время я почти не слышу её. Садится рядом, не целуя, как обычно, даже не прикоснувшись. Это плохой знак. Я чувствую её отстраненность.
— Привет, — едва слышно.
— Привет, — улыбаюсь, но она мне не отвечает.
Я не пытаюсь её обнять, хотя очень хочется. Чувствую, что сейчас должен просто выслушать.
— Ты говори, когда меня слишком много, ладно? — просит.
— В каком смысле много?
Я ощущаю, как жар приливает к моим щекам, как сдавливает грудь. Негодую, но стараюсь молчать.
— Ты встаёшь так рано… чтобы побыть одному. Не нужно! Просто говори мне, что я мешаю. И я не буду.
В её голосе отчуждение и холодность. Он твёрдый, решительный, слова явно давно продуманы и отточены — ни одного лишнего, но я знаю, какая бездна скрывается за этой напускной уверенностью. Осознаю, что все эти мысли не её вина — мои поступки не позволяют ей верить, но у меня уже сдают нервы: нет сил так жить, но и по-другому невозможно. Есть только один выход: терпеть и, не сдаваясь, снова и снова пытаться приблизиться.
— Ева ты не мешаешь мне… — начинаю, стараясь сохранять спокойствие, но это сложно. — Ты не можешь! Ты в принципе не можешь мне мешать, понимаешь?
Наверное, мой тон всё же слишком напорист и груб, потому что я вижу в линии её искривлённых губ с усилием сдерживаемый слёзы. Не выдерживаю и загребаю руками, прижимаю к себе:
— Господи, Ева…
Не могу, не умею словами, поэтому руки выручают чаще всего. Но объятия — временное решение проблемы, как достучаться до её сознания, как?
— Ева, я говорил тебя тысячу раз и повторю снова: не придумывай угрозы. Их нет! — говорю шёпотом, чтобы быть максимально мягким.
Она некоторое время молчит, зарывая ступни в песок, пряча в нём пальцы, затем вдруг выдаёт:
— Я знаю, что ты сделал для меня… — всё ещё пытается казаться сильной.
— Что?
— Ты разрушил свою семью, чтобы помочь мне!
Бедная, бедная моя девочка. Её голова уже измучила её, придумывая всё новые и новые страхи. Беру в руки её лицо и заставляю смотреть в глаза, хотя самому трудно видеть её:
— Нет не поэтому. Я ушёл от Мел, потому что не любил, и наша с ней семья была жалким, далёким подобием того, что когда-то было и теперь есть у меня с тобой!