С отрешением сомнамбулы я прилип к мониторам слежения за маяком и портовыми передвижениями входящих в бухту кораблей, они попискивали спокойствием желто-зеленых кнопок. Я запустил небольшой нетбук, мне разрешили его использовать в личных целях, и Йохану удалось настроить на нем icq, чтобы мы могли поддерживать связь в любой момент на удалении за пенной пропастью и рифами. Всегда быть рядом, в неизбежном тесном контакте.
Йохан!..
Прошла целая секунда, показавшаяся сотней часов, прежде, чем шарик загрузки мессенджера позволил мне войти в столь необходимую сеть. Я с надеждой и затаившимся трепетом сердца нажал на список друзей. Меня встретил единственный контакт, принадлежавший Йохану, и он был не он-лайн.
Меня затрясло. Руки похолодели, я почувствовал, как сводит скулы, а губы стремительно сохнут и белеют. Где-то под сердцем предательски заколола тревога. Я перевел дыхание и снова взглянул в монитор.
— Ты должен был меня ждать, всегда ждал, — прошептал я, с трудом выдыхая слова. — Ты всегда меня ждал.
Я с усилием сглотнул ком и поднялся на ноги. Сил оставаться на месте у меня не хватало, мне хотелось рваться вон отсюда, из моей каменной тюрьмы, к Йохану. Но что я мог? Моя маленькая деревянная лодочка с отнюдь не мощным мотором не выдержит напора стихии, и я, скорее всего, пойду ко дну. Хотя чего стоит моя жизнь? Я так часто заявлял, что мертв. Разве физическая смерть страшнее смерти моральной? Или я, как и все представители млекопитающих, испытываю животный страх перед неотвратимой неизбежностью смерти?! Бактерия! Тварь.
Я тронул губы подушечками пальцев и прикрыл глаза. Осознание своей слабой никчемности и ординарности нахлынуло штормовой волной. Я весь содрогнулся. Ни на что не была способна моя жалкая душа: ни на отчаянный шаг во имя любви, ни на изменение ничтожной жизни, а лишь только бесконечно жалеть себя и ругать обстоятельства, будто я сам не имел к ним никакого отношения! Все мои прежние заявления о смерти души были лишь игрой, ролью, на самом деле, я, как и все ныне живущие, очень трясся за свое существование, но просто придумал удивительно успешное оправдание собственной несостоятельности. Мертвец?! Да ничего подобного!
Ординарный трус, неудачник, с огромным чувством собственной важности, которое все эти годы мешало мне признать факт собственной посредственности. И даже личные отношения хоронил под могильной плитой собственных страхов и комплексов, мешая и себе, и своему партнеру в должной мере насладиться чувством нас связавшим. Как нелепо.
Так чего я боялся? За свою личность? Душу? Глупо, если я назвал себя мертвецом. Теперь шторм захлестывал и меня. Я больше не мог выносить собственных мыслей, не мог смириться, что должен ждать. Мне хотелось бороться, сорваться с места, нестись к Йохану и, заключив его в объятия, рассказать, как много я понял за столь короткий миг, как много я осознал, и готов исправить.