Я благополучно добрался до маяка, минуя все рифы, и даже не замочил ноги, когда вылезал на землю. Океанский гнев, а может, безудержное веселье, только набирало обороты. Вода, окружившая меня со всех сторон, поднималась в пляс, кружа голову напару с пьяницей-ветром, колотившем меня по щекам морозными каплями соленой испарины. Мгновения не прошло, как кожу лица обветренно стянуло, а губы пересохли и трескались, сочась кровью с явным металлическим привкусом.
Я торопливо вбежал на маяк и спрятался на самой верхотуре боязливым паучком, скрываясь от всего мира под пледом. Стемнело рано, тучи, словно ревнивые жены, принеслись вслед за ветром, а удары воды о белый камень маяка поднимали невообразимый гул. Я зажал уши ладонями.
Холод. Тоска. Обреченность. Я зло вертелся на тахте и никак не мог найти нужного, не раздражающего каждую клетку моего тела, положения. Откинув одеяло, я вскочил и принялся ходить взад и вперед, беснуясь вместе со стихией за окном. Старые половицы скрипели в такт пугающему дребезжанию стекол, которые грозили не выдержать напора столь стремительного урагана.
Я подбежал к окну и прильнул к холоду стекла, оставляя ладонями и дыханием запотевшие следы отчаяния. Картину, что я увидел за окном, можно было бы нарисовать иллюстрацией врат ада. Колыбель воинственной воды качалась от горизонта до небес угрозой перевернуть землю, как маленький беспомощный кораблик, вверх тормашками. Я отшатнулся в страхе перед всемогущей беснующейся стихией. Мои руки скользили по стеклу, оставляя дрожащие во тьме влажные дорожки пальцев.
— Йохан, — прошептал я, объятый природным ужасом, — Йохан!
Я вновь рванул вперед. Ладони с грохотом ударили окно. Выдержало. А я бился птицей в стекла и звал своего любимого и дорогого человека, о котором так внезапно заболела душа. А что, если он вернулся?! Ведь, не получив от меня своевременного сигнала о прибытии, он вполне мог броситься за мной вслед, не осознавая всей опасности своим юношеским пылким умом? Что если…
— Нет, нет, это совершенно невероятно, — произнес я, проследив дрожащим взглядом, как огромная волна вздымается на груди океана и рокочущим полотном накрывает скалистый берег. Под глухую вибрацию от удара я с шумом сглотнул. Оцепенение не отпускало, держало, как великан — океан, в своих могучих руках, а я — маленькая соринка, не мог и противиться всеобъемлющему шторму, который ворвался в мою душу с морских долин, стирая все грани разумности.
— Йохан… — только и мог повторять я, смотря на рокочущее, перекатывающееся тьмой, чудовище за хлипким окном маяка.