Значительно раньше этого при неизвестных обстоятельствах попал на станции Кучино под поезд сотрудник Спецотдела Майоров, возвращаясь с нашей дачи, где он присутствовал на очередном сборище членов «Коммуны».
Года за два до этого в пьяном виде в Москве попал под поезд член нашей коммуны Евстафьев. Лет пять тому назад умер от злоупотреблений алкоголем член «Коммуны» сотрудник Спецотдела Марков.
Вопрос: Расскажите об устраивавшихся в Кучино эротических оргиях.
Ответ: У нас существовал следующий порядок.
Под выходной день члены «Коммуны» выезжали обычно на приобретенную нами дачу на станции Кучино. Нередко, кроме членов «Коммуны», приглашались и посторонние гости — артисты, цыгане, танцоры.
Приезжая на дачу, мы, если был теплый день, раздевались и в трусах шли работать в сад или огород. Работа эта носила символическое значение. При организации «Коммуны» я исходил из облагораживающего влияния физического труда, ввел этот своего рода ритуал в неписаный статут нашей «Коммуны», и ему обычно подчинялись как члены «Коммуны», так и гости.
Проработав в саду, мы, продолжая оставаться раздетыми, шли в помещение и садились за ужин. Я выносил из своей комнаты приготовленные мной лично специальные спиртные напитки, и по моему приглашению присутствовавшие приступали к еде и выпивке.
За ужином мы танцевали, пели похабные песни, вели эротические разговоры и демонстрировали имевшийся у меня специальный альбом с порнографическими карточками. Носило все это характер оргии, и некоторые присутствовавшие иногда напивались до невменяемого состояния.
После ужина большинство мужчин и женщин вместе шли в баню. Бывали случаи, когда эти коллективные посещения бани устраивались два раза в вечер. Иногда попойка продолжалась и в бане, в предбаннике, куда выходили время от времени желавшие выпить.
Вопрос: Для чего вами устраивались эти отвратительные оргии?
Ответ: Прямых эротических целей я вначале не преследовал. Поддавшись охватившим меня мистическим настроениям, я ввел эти «ритуалы» в поисках более высоких, упрощающих взаимоотношения полов, форм общения мужчин и женщин. В дальнейшем, однако, они уже сами собой вылились в описанные мной аморальные оргии. И я, потеряв ощущение грани между мистическим и реальным миром, скатился в болото разврата[121].
Отнюдь не думаю, что все, что заявлено в протоколе 1937 года, является объективными данными, а способ их получения вызывает много вопросов. Но легенда о сексуальной одержимости «Воланда» и изощренных оргиях становится отправным пунктом опасного сочинения Булгакова. Ведь писатель может использовать и слух, и сплетню, и порочную информацию как эффектный момент для биографии литературного героя, источник которой не важен читателю и навряд ли будет когда-то известен.