Донесшиеся из толпы шепотки вырвали меня из задумчивости. Женщины несли Анну. Я не знал, что Катрин обернула тело в новый саван, и только теперь увидел, что Анна укутана в лучшее полотно, какое только нашлось в моем доме. Сперва меня окатило досадой при виде такой растраты. Но потом я вгляделся в лица женщин и с ужасом осознал, что должна была увидеть Катрин.
Зияющая рана, похожая на разверстый рот. Выпотрошенный живот. Растерзанная утроба. Теперь у Катрин было больше времени, чтобы осмотреть тело; горе ее притупилось, и она могла увидеть все, что не заметила в тот день, когда Анну вытащили из воды. Что сказала ей Роуса? Господи, хоть бы она выдумала что-нибудь или притворилась, что ничего не знает!
У обеих виднелись потеки слез на щеках. Я выругался. Роуса ей рассказала.
Я ощутил всепоглощающий стыд за все, что натворил. Взгляд Катрин обжег меня, и я отвел глаза. Наверняка она представляла, как Анна бродит по пустошам в одиночестве, изголодавшаяся и озябшая, и все потому, что я выдумал, будто она умерла.
Стоило Катрин сказать лишь слово, и вся тяжесть вины обрушилась бы на нас с Пьетюром. Все узнали бы, что мы лжецы и обманщики. А потом для Эйидля не составило бы никакого труда выставить нас убийцами и Анны, и ее ребенка.
Катрин стояла, сжав губы, и смотрела, как мы опускаем тело в могилу. Кулаки ее дрожали. Ладонь Пьетюра лежала на рукоятке ножа.
Когда Эйидль прочел над телом молитву, я выступил вперед и произнес прощальное благословение; все собравшиеся тихо вторили мне, когда это требовалось. Я старался дышать размеренно, чтобы голос не срывался. Я должен был это выдержать.
Не смотри на ее тело. Воцарилась тягучая тишина. Лица в восковом свете осунулись и походили на черепа. Всякая плоть – как трава[21]. Я закрыл глаза и прошептал: «Аминь». Катрин заплакала и стиснула зубы.
Тут Эйидль вышел вперед и вскинул руки.
– Настал мрачный день.
– Я уже сказал свое слово, Эйидль, и прибавить к нему нечего.
– И тем мрачнее он потому, что подозрение падает на живущих в доме bóndi.
– Уймись, Эйидль, – процедил я.
Тонкая улыбка, игравшая на его бескровных губах, лишала меня самообладания.
– Воистину это черный день. И мы будем пребывать во мраке, пока не свершим правосудие.
– И мы его свершим, как только найдем злодея, – отрезал я и бросил быстрый взгляд на Катрин.
Она стояла раскрыв рот, готовая заговорить.
– Он ведь сбежал. Чем не признание? Ты должен разыскать его, – сказал Эйидль.
– Как по мне, для обвинения этого недостаточно.
– Так ты не отправишься в погоню за негодяем?
– Я не стану преследовать его, не зная наверняка, что он виновен.