. Нессельроде в ярости.
Теперь ищут человека для Берлина и ведут переговоры с Будбергом[531]. В Вену, возможно, прибудет Балабин[532], предварительно, как Chargé d´affaires, но останется в Париже, поскольку Киселев[533] не сможет без него справиться на предстоящих конференциях. В Штутгарт назначен сын князя Орлова[534], в Ганновер — берлинский военный уполномоченный Адлерберг[535].
В воскресенье было большое торжество у Штерков, чья дочь была обручена Максимилиану ф<он> Узедому[536], лейтенанту во 2-м гвардейском полку.
Год назад я покинул Берлин; был до этого с Петерсом[537] и Худе[538] у Борхарда. Около 10 часов туда пришел Макс<имилиан> Узедом и выказал такой необычайный интерес к Петербургу и моему путешествию, что я был изумлен. Он был, так сказать, последним, с кем я попрощался в Берлине, а затем он должен был ровно через год совершить то же путешествие. Прежде чем он получил летом положительный ответ, ко мне пришел Штерк-отец, чтобы поинтересоваться о молодом лейтенанте. Я хотел уже справиться по ранговому списку, когда он показал мне его визитную карточку. Я необычайно расхвалил Узедома. Через восемь дней была уже помолвка.
Две недели назад королевская дипломатическая миссия свергла Тамбовского генерал-губернатора, господина Данзаса[539]. Он замучил двух прусских подданных и отстранен от своего поста — в возможном случае, чтобы получить лучший. Конечно, нужен был все же небольшой нажим на канцлера.
В это же время произошло следующее: дипломатическая миссия допустила большую ошибку. В одном процессуальном деле между Берлином и Петербургом от здешнего министерства шесть месяцев назад поступила нота, которую Вертерн передал юрисконсульту; тот положил ее — и она была предана забвению. Министерство в Берлине тем временем с нетерпением ожидает ответа. Напрасно. Обращается к Бруннову, этот — в здешнее министерство, а оно в свою очередь вновь пишет Бруннову, что дело было уже давно улажено вышеозначенной нотой. Теперь наше министерство отправило нам запрос. Мой шеф и я всполошились, поскольку этот промах был непростительным; к несчастью, Вертерн был как раз в Курляндии и не мог дать отчет в отношении неотправки ноты в Берлин.
Мой шеф говорит мне: «делать нечего; я должен признаться перед министерством, что я ошибся, должен извиниться. В течение того времени как я служу, у меня такого не случалось. Очень досадно — но тут ничего не поможет».
Я уселся, составил для него длинное донесение, где он во всем сознавался.
Мое донесение в шесть страниц формата канцелярского листа было закончено.