Тут вдруг просила доложить о себе актриса фрейлейн Бэрндорф[540], пикантная красота, по вопросу, связанному с паспортом. Я говорил с ней о том и о сём. Совершенно неожиданно на одно из моих замечаний она ответила:
Der schlimmste Schritt ist, den man eingesteht;
Was man nicht aufgibt, hat man nie verloren.
[541](Мария Стюарт, II-й акт, 5-я сцена)
Это промелькнуло у меня в голове. Я разорвал все письмо; составил новое, настоящая работа адвоката, необычайно задрал нос, ни в чем не сознавался, ни единого слова извинения, ужасный поток ничего не говорящих слов. Мой шеф смеялся до упаду: «сделано очень умело». Так это и отправилось в Берлин. До сего момента пока никакого ответа, но успешный маневр, кажется, удался.
Эту историю я доверил Штиглицу вечером за сигарой. Звонкий смех. Вышеупомянутая цитата врезалась ему в голову. Мы разошлись. Я только заметил при выходе, что он вытащил соответствующую книгу Шиллера, которая стоит рядом с «Жизнью Штейна» Пертца[542] на его книжной полке.
На следующее утро я получил от него записку вместе с Фюрстенфлаггеровским сыром[543], который я определил для Вертера, но, по его (Штиглица — В.Д.) желанию, отправил ему (Штиглицу — В.Д.). Теперь же его (Штиглица — В.Д.) огорчило то, что он лишил меня возможности оказать моему шефу небольшое внимание — при этом он захотел отпустить шутку.
Записка звучала следующим образом:
«Bei solchen Taten doppelter Gestalt
Gibt´s keinen Schutz, als in der Dunkelheit.
Der schlimmste Schritt ist, den man eingesteht;
Was man nicht aufgibt, hat man nie verloren.
[544]Несмотря на превосходное использование Вами этих стихов, есть все же случаи, в которых они, хотя и (написаны — В.Д.) Шиллером, не могут быть применены. Подобный случай представляется мне в этом самом Фюрстенфлаггеровском сыре! Угрызения совести, которые подтолкнули меня к этому шагу, гораздо сильнее, чем я думал. Я не нахожу защиту в темноте, я сознаюсь в плохом поступке, я отправляю сыр, причем его передаю его законному владельцу, при этом же я ничего и не теряю, поскольку лишь спокойствие души я обретаю вновь.
Я желаю Вам, мой уважаемый друг, доброго утра
Ваш
А. ф. Штиглиц»
Город Любек хотел взять у барона заем в два миллиона; он отказал.
Под конец — еще один шутливый ужин. Несколько дней назад я получил от известной Миныванны[545] старого графа Адлерберга приятную записку вечером «с некоторыми знакомыми откушать у нее супу». Помимо супа с Piraschkis были еще стерлядь, косуля, перепела, пулярка и т.д. Праздник, в котором приняли участие помимо меня еще и граф Фештетич