Из Кавказа я видел картины художника Горшельта[733], который участвовал в экспедиции Барятинского против Шамиля; они бы в высшей степени заинтересовали мою дорогую невестку, которая может вести карандаш с такой великолепной грацией и, одновременно, точностью. Остроумие в восприятии, мастерски показана полнота жизни. Немецкий Мейсонье[734]. Любопытно то, что отец художника был балетмейстером, и в 1815 заставил во дворце Меттерниха «скакать» Венский конгресс[735].
Ст. Петербург, 9 октября / 28 сентября 1859
Карл Фелейзен[736] восемь — десять дней тому назад имел длинный разговор с Княжевичем. Последний желает, чтобы «барон» вновь приступил к делам, что Фелейзен обозначил как в высшей степени невероятное. Если бы император его попросил и отправил в отставку Княжевича, барон тогда бы сдвинулся с места, но Александр II не делает этого.
Между тем, Горчаков принял в Варшаве тосканскую депутацию[737] и в то же время получил сардинский Орден Аннунциаты[738], которым обладают в Европе только четырнадцать человек и который дает ему теперь право называть короля Сардинии «mon Cousin[739]».
Мир стремительно изменяется с ужасающей силой: события, которые три года тому назад были бы невозможными, воспринимаются теперь как совершенно нормальные. Николай[740] дал Радецкому[741] Андрея[742] за его победу над Пьемонтом и не пожелал принимать посланников Германского союза. А теперь Тоскана, которая выгнала своего князя! «Il faut bien poser la Russie dans l´opinion libérale de l´Europe[743]» сказал Горчаков.
«Телеграф сейчас для дипломатов то, чем порох был для рыцарства».
Ганземанский банк[744] находится в упадке. Внутренний заем под 5% также сорвался; ждут, чтобы вынудить правительство к 6%, поскольку оно уже перешло с четырех к пяти (процентам — В.Д.) в день объявления совершеннолетия наследника престола[745] (!)
Сегодня или завтра ожидается паша.
20 / 8 октября
Дорогие Шлёцеры,
надеюсь, Rjäbtschicks были доставлены благополучно. Тема дня — барон. Всеобщий траур относительно его ухода; всеобщее негодование против Чевкина. Мейендорф кипит от ярости: «Il me gâte tout, cet homme![746]». Мейендорф теперь в своем качестве президента[747] отправится 29/17 октября до Динабурга на встречу с императором и там уже все обстоятельно ему разъяснит.
Из Берлина я постоянно получаю уверения в заступничестве о моей «карьере» — я едва ли читаю эти письма. В любом случае, я должен буду перебиться здесь всю зиму и, если только я останусь здоровым, я буду готов к сильной кампании. Это отвратительная карьера — дипломатическая, но мягкотелым я уже никогда не буду.