Через полчаса после смерти Александр (Александр II — В.Д.) сказал Лоэну: «я был бы искренне рад, если бы от Бранденбургского кирассирского полка прибыла делегация[823], мама всегда очень сильно интересовалась полком».
Славянин радуется, что теперь наконец-то прекратится «немецкое хозяйничанье». Господа пруссаки попали теперь в немилость.
Император так несчастен, что не может участвовать в перенесении гроба из Царского (Села — В.Д.) в крепостную церковь, где со времен Петра Великого покоятся все императоры и императрицы[824]. Он должен следовать за этой процессией именно пешком. Гроб с телом будет доставлен в Чесму, Инвалидный дом по пути в Царское[825], и затем спешно далее, поскольку уже на пороге зима, и, если крепостные мосты будут убраны, тогда Александр не будет знать, что ему делать со всей этой траурной процессией. Что с ним? Туберкулы? Взойдет ли на трон Nassljednik[826]? А не великий ли князь Константин[827]? Дворцовый переворот? В Азии возможно все.
В прошлое воскресенье было объявлено о помолвке Нади с Половцовым[828], чиновником Сената[829]. Он не очень хорош собой, но как чиновник, говорят, должен иметь хорошее будущее: «Il y a quelque chose de phénominal dans ce jeune Polowzoff[830]» сказал пожилой Tschinownik, государственный советник Бек[831]. Таким образом, эта прелестная девушка, лежавшая лишь в одних пеленах перед дверями Штиглицев, дитя июня неизвестного происхождения, теперь же единственная наследница, сделает однажды этого человека одним из самых богатых в Петербурге. Баронесса работала над этой партией днем и ночью в течение трех месяцев; теперь же она счастлива от того, как эти молодые люди нашли себя, и как все успешно было сделано за их спиной.
С.-Петербург, 18 / 6 ноября 1860
Так как наши принцы отъезжают послезавтра, я надеюсь найти верный способ передать это письмо. Из всех траурных мероприятий я не видел ничего, из прусских гостей — лишь тех, которые посетили меня, среди прочих — совершенно замечательный Мюнстер[832], который был у меня трижды. Когда я провожал на корабль последнего отъезжающего, сардинского секретаря, подхватил такую неприятную простуду, от которой вот только теперь постепенно отхожу. Я и не сожалею, поскольку хоть и не знаю лично принцев Карла[833] и Альбрехта[834], совершенно не чувствую, что должен тащиться к ним. Два торжественных мероприятия были, конечно, слишком утомительными. Это стоило и трудов, и беспокойств, и времени, прежде чем замечательная пожилая дама не упокоилась! Говорят, что вечером перед смертью она призналась своему духовному отцу в том, что унесет с собой в могилу грех, а именно то, что она не может простить императору Францу-Иосифу, как он плохо обошелся с императором Николаем