.
В 1905 г. многие публичные мероприятия из проводившихся земцами запрещались властью, однако это не мешало их организации и проведению996. Условность формальных методов преследования прекрасно демонстрирует история с конституционно-демократической партией, которой трижды (!) было отказано в легализации в годы Первой русской революции, что никак не сказалось на ее деятельности как публичной политической организации.
Выше шла речь о том, что служащие политического сыска в целом полагали, что судебный способ преследования (через дознание – на суд) не перекрывал доступ в публичное поле, из-за чего и возникла целая система административных наказаний. Однако и этот вид наказаний, по большому счету, с точки зрения чинов политической полиции, не работал.
«Легальное противодействие»997 «либералов» власти не давало возможностей для их формального преследования. Так, начальник Ярославского ГЖУ писал о Д.И. Шаховском в 1891 г.: «Нет положительных сведений о его противоправительственной деятельности»998. Спустя 8 лет руководитель этого же ГЖУ отмечал: «В делах вверенного мне управления за последние годы нет никаких фактических указаний на явное антиправительственное направление князя Шаховского»999.
Подобная проблема существовала еще во времена III отделения. Так, агент III отделения Трохимович писал шефу жандармов П.А. Шувалову о разговорах со ссыльным И.А. Худяковым: «Желание мое узнать, скрылся ли кто при открытии заговорщиков 4 апреля, не увенчалось успехом. Впрочем, Худяков уверяет, что главные все открыты, остались неоткрытыми лица, не принимавшие большого участия ни в чем, так называемые либералы»1000.
Директор Департамента полиции А.А. Лопухин писал в связи с банкетной кампанией ноября-декабря 1904 г., критикуя «Положение об охране»: «Исключительные полномочия поражают обыкновенно таких лиц, которые, не представляя опасности для государственного порядка, причиняют беспокойство полиции и вместе с тем не вызывают ее опасений перед ответственностью. Так, собрания учащейся молодежи, бессильной потрясти основы государственного строя, подвергаются взысканиям, а происходящие у всех на глазах так называемые банкеты, устраиваемые для обсуждения способов ограничения самодержавной власти и, несомненно, вносящие смуту, не встречают запрета… Подпольные агитаторы находили себе опору в отдельных лицах и кружках, которые, не переходя открыто в революционный лагерь, оказывали ему поддержку словом и делом: проповедью отрицательных начал, которые и не указывали прямо на революционный путь как на выход, но логическим выводом из которой была революционная деятельность, материальной поддержкой не самой этой деятельности, а существованию лиц, ее ведших, и т.п. способами. Эти люди и кружки, в своей зловредной тенденции стоявшие на границе между легальным и недозволенным, не поддавались уголовному преследованию, ибо поступки их определенных признаков государственных преступлений не носили, но причиняли государству существенный вред, т.к. помимо прямой поддержки революционному движению создавали ту среду, из которой последнее черпало своих сторонников»