И катились, катились безудержно слёзы.
— Ну что ты так? Ну зачем? — Мария суетилась вокруг тётушки, не знала, чем помочь, что сделать. — Мама Саша, я же обо всём написала тебе. Что ты так? Зачем ты плачешь? Мама Саша, любимая моя… Хватит, хватит… Успокойся, роднуля моя….
— Хватит, хватит, — согласилась Шаховская, достала крохотный платочек из рукава платья, уткнула покрасневший нос. — Совсем я разнюнилась, прости, Машенька. Какая ты стала красивая, какая хорошая! Вот бы дядя твой порадовался сейчас.
— Бедный мой папа Саша! — Маша обняла тётушку, заглянула в глаза. — Завтра, прямо с утра поедем к нему. Да, милая?
Та закивала самым энергичным образом:
— Обязательно! Обязательно поедем. Могилку поправить надо. Кладбище-то закрыли.
— Как закрыли?
— Так и закрыли. Да уже давно. Почти сразу после их переворота. Храмы и монастырь тоже закрыли. Устроили там казармы кавалерийские.
— А монахинь куда?
— Никуда. Тоже там живут. В домике рядом.
— Как живут? Да как же?..
— Ах, Машенька, сейчас и не такие чудеса случаются. А на кладбище всякий сброд собирается, там же недалеко Марьина роща. Пьют, развратничают. Над могилами глумятся.
— И над нашей тоже?
— Нет, её не трогают. Все же учились по его учебникам, помнят, наверное, фамилию.
— Бедный, бедный папа Саша!
— Ах, как он переживал, когда с тобой та трагедия случилась! Бегал по кабинетам по комиссарским, всё хотел, чтобы нашли и наказали негодяев. Да где там! Его сначала вежливо слушали — всё-таки историк, учёный с мировым именем… А потом просто стали выгонять. Издевались. Они ему жизнь и укоротили…
Александра Александровна всхлипнула, но тут же вскочила со стула.
— Господи! Ты же голодная с дороги-то. Сейчас я примус… Чай… Сейчас…
Забегала по комнате, захлопотала.
— Я тебе помогу, у меня тут продукты разные, — Мария открыла чемодан, достала пакеты, принялась разворачивать. Стол покрылся гастрономическими изысками.
— Боже мой! — ахнула Шаховская. — Я не смогу взять это в рот, давно отвыкла от этакого пиршества.
— Привыкнешь, мама Саша, мы ещё и не такой пир закатим, — Маша вынула из чемодана полотенце, перебросила его через плечо. — Сейчас я умоюсь с дороги и помогу.
— Машенька, погоди! — тётушка достала из шкатулки на буфете пятиалтынный протянула. — Вот, возьми, отдашь этому борову.
— Зачем?
— Понимаешь, тут такой порядок введён у нас, — Александра Александровна помялась. — Он не пускает меня в ванную. Говорит, что я как есть представитель враждебного класса, должна возместить ту кровь, которую веками высасывала из трудящихся. Представляешь? А я, убей, не помню, как пила его кровь.