У неё бы получилось довести мужчину до безумия от страсти.
Какую прекрасную цену за неё могли бы дать!
— Как рабыни! — прокомментировала Туза, с презрением глядя на Хизу и Эмеральд.
— Теперь твоя очередь, — объявила Донна и поднесла хлыст вплотную к губам Тузы.
— Нет! — отшатнулась та.
— Живо, — прикрикнула на неё Донна.
И тогда Туза, как до неё Хиза и Эмеральд, тоже поцеловала хлыст. От неё не потребовали большего. Возможно, было сочтено, что такой язык был недостоин хлыста.
— Госпожа, — сказала Донна, предлагая свой инструмент Дарле, и та точно так же как и Туза поцеловала хлыст.
Её тоже не обязали делать большее.
— Предположите, — посоветовала Донна пленницам, — что этот хлыст держала не я, а мужчина.
Судя по реакции Тузы и Дарлы, у них было некоторое понимание того, каково было бы различие. Разве мужчины не естественные господа? К тому же мужчины редко склонны проявлять терпение в отношениях с нами. Эмеральд задрожала, а колени Хизы тревожно заелозили по земле. Увиденный ритуал с новой силой всколыхнул во мне воспоминания. Снова в памяти всплыл склад на далёкой планете, и не хлыст, а плеть, зависшая передо мной, беспомощно связанной и лежащей на спине, и как я приподняла голову и поцеловала её. «Ла кейджера», — произнесла я, как мне было приказано. В то время я, конечно, не могла знать того, что это означало. Но вскоре я это изучила. Это первые гореанские слова, которые обычно приходится произнести варваркам, и значение которых им предстоит узнать позже. «Я — кейджера», «Я — рабыня», «Я — рабская девка». Давайте предположим, что город пал, стены разрушены, пламя с рёвом поглощает здания, улицы залиты кровью, в воздухе висит удушливый, выедающий глаза дым. Возможно, в такой ситуации свободная женщина бросится на колени, перед окровавленным мечом солдата захвативших город врагов, готового ударить, пьяного от жажды убийств и грабежа. Клинок нависает над ней. И она сбросит с головы капюшон и сорвёт вуаль, выставив свой рот взгляду завоевателя. «Ла кейджера!» — выкрикнет она. «Я — рабская девка!». Эта формула, однажды произнесённая — безвозвратна. Отныне она — самообъявленнная рабыня. Быстрый, резкий жест меча, и она должна раздеться, немедленно, догола. Ей тут же связывают руки за спиной, и она должна поспешить вслед за своим захватчиком, изо всех сил стараясь не отстать. Позже ей предстоит оказаться среди других рабынь, которые, учитывая отсутствие у неё клейма и ошейника, вряд ли будут хорошо к ней относится. Её первая продажа, если её похититель захочет избавиться от неё, может произойти той самой ночью, сразу после её клеймения. Теперь её жизнь изменилась кардинально.