Глава 1. Орден Арката и погнутый медяк
Я ненавижу этот город, а он ненавидит меня.
Его безлистные деревья тянут к небу узловатые, уродливо изогнутые сучья и короткие ветки, будто прося милостыню. Небо отзывается: щедро рассыпает крупные холодные капли, трясет яркой бахромой молний, и их вспышки контрастно обрисовывают острые шпили древних зданий, играют тенями — и кажется, будто домишки помельче испуганно жмутся друг к другу в ожидании нового грозового раската.
Я прошмыгнула мимо них, не поднимая головы.
Мутная завеса дождя скрывала и редких прохожих, испуганно жмущихся к стенам, и снующих по подворотням храмовников с усталыми лицами, и вышедших на охоту хищников — что живых, что мертвых; а уж одинокую фигуру нищенки должна была сделать и вовсе невидимой.
Но в луже, расплывшейся по древней мостовой, отразилось совершенно не то, что одобрил бы Старшой.
Грим потек, а просторные лохмотья насквозь промокли и липли к телу, вылепляя из неуклюжей взлохмаченной фигуры тонкий силуэт с ловкими пальцами и целым арсеналом ножей-«коготков» в грязных рукавах. В таком виде нечего было и надеться на добычу: если скрюченную старуху в необъятных обносках кто-нибудь еще мог пожалеть, то сейчас добрые господа меня бы и на выстрел не подпустили — под дождем разница между дневными и ночными нищими становилась слишком очевидной.
Но прошлая ночь тоже прошла не слишком удачно, а двое главных собирателей, ответственных за общий ужин в Нищем квартале, слегли еще на той неделе. Перспектива остаться без еды еще и сегодня отозвалась тоскливым подвыванием в животе. Я сглотнула, помялась на месте, решаясь — и, отсчитав третью сточную канаву от выхода из Нищего квартала, свернула вниз, к городской стене.
Голодать несколько дней подряд мне уже приходилось, и горький опыт подсказывал, что лучше все-таки рискнуть, чем проходить через это снова.
Сточные канавы, некогда исправно служившие прежним хозяевам города, а теперь забитые мусором и трупами, сбегались к болотистой низине за городской стеной. Местные жители, не мудрствуя лукаво, сбрасывали все отходы, какие только нельзя было сжечь, прямиком в жидкую илистую грязь. Свалка, при прежних хозяевах служившая обычной ливневкой, теперь смердела так, что даже у меня слезы на глаза наворачивались, а значит — для дневных нищих была совершенно незаменима: никто не станет подавать милостыню здоровому лбу, если тот просто нацепит тряпки погрязнее.
Нет, сначала нужно внушить если не жалость и желание помочь, то хотя бы мысль откупиться от злой судьбы и болезней благим деянием. И если для создания несчастного и болезненного вида было достаточно толики актерского мастерства и капельки грима, то с запахом все было гораздо сложнее.
