.
Хотя риторика мыслителей Просвещения была в высшей степени благородной, тогдашние их оппоненты принижали светскую мораль в точности так же, как это делали и современные ее критики – и точно так же, как в свое время религиозные активисты честили секуляристов за лицемерие. Религиозные критики авторов вроде Руссо, как отмечал Даррин Макмахон, пеняли им – быть может, несправедливо, – что за покровом возвышенных абстракций они прячут собственный интерес[675]. Именно это предполагаемое лицемерие – и якобы присущая секулярному бытию внутренняя пустота – и не дает покоя религиозным активистам начиная еще с эпохи Просвещения и заканчивая сегодняшним днем.
Об этом мне со всей решительностью сообщили в не самом приятном месте – федеральной тюрьме строгого режима в Ломпоке, штат Калифорния, где осужденный террорист прочитал мне нотацию в том ключе, что у меня, дескать, нет морали и духовной цели. Именно в секуляризме Махмуд Абухалима обвинял американцев в целом и меня в частности. Наш идеал толерантности вызывал у него-де большие сомнения, ибо мы не желали терпеть религиозных энтузиастов вроде него самого. В отличие от меня и подобных мне, он, по его словам, знает «душу религии, которая от вас ускользает». И далее он заявил, что обитатели секулярного мира «просто живут день за днем в поисках работы и денег, чтоб прокормиться», – подобно, как он сказал, «стаду овец»[676].
Согласившись, что в словах Абухалимы есть доля истины, я возразил, что большинство людей как раз-таки пытаются жить не как овцы и стремятся, подобно ему самому, жить по совести и с тихим достоинством. То, что отстаивал Абухалима, я истолковывал не как религиозную доктрину или тем паче следствие «второго рождения» в форме религиозного обращения, а как стремление к полноценной жизни, исполненной смысла. Ему хотелось крепко стоять на ногах и дышать полной грудью, а не просто нестись вдаль по течению навстречу бессмысленной смерти – и я согласен с ним в том, что лучше всего это чувство осмысленности дает человеку именно вера.
Однако же я задался вопросом, насколько Абухалима был прав, что якобы секулярная политика и современные общественные ценности мешают людям вести такую полнокровную жизнь. Можно ли винить за эту нехватку духовности социальные и политические институты? Ответы разнятся. Те, кто придерживается модернистской идеи отделения публичной жизни от частной и считает, что ответственность за мораль и цельность лежит на самих индивидах, отвечают, как правило, «нет». Противоположную точку зрения – отвечая «да» – высказывают критики современности, отмечающие пагубное влияние культуры потребления, отупляющее действие бесконечного калейдоскопа медийных образов, а также цинизм, с которым большинство рассматривает нравственную ценность публичных личностей. Американский социолог Роберт Белла утверждал, что воцарившийся в США к началу XXI века пресный мультикультурный климат установился благодаря главным, по его мнению, агентам социализации – образованию и телевидению – и поощрялся государственной политикой