: гостья постольку не предупредила о визите, поскольку телефон был отключен, и ноша ее — «тяжелая». А вот датировать события мемуарист не стал.
Опять же, судя по деталям, Сарнов знал о визите Лиснянской загодя. Вот и сообщил, что цель «была ясна: Семен Израилевич, которому покойный Василий Семенович доверил рукопись, завещав ее сохранить и при первой же возможности напечатать, решил, наконец, что время это пришло. А Войнович был единственным из его друзей и знакомых, к кому он мог с этим обратиться».
Однако еще раз подчеркнем: Войнович не упоминал о присутствии Сарнова при встрече с Лиснянской. Равным образом, что рассказывал ему о просьбе Липкина.
Кстати, Сарнов тоже не сказал прямо, что в квартире Войновича присутствовал. Лишь деталями это обозначено.
Детали подобного рода — не доказательство, если нет свидетельств. Так что похоже, Сарнов не об увиденном рассказывал. Интерпретировал сведения, найденные в источниках, которые не стал называть. Опознать их нетрудно: воспоминания Липкина и Войновича.
Липкин объяснял, по какой причине выбрал Войновича. А тот — в автобиографическом романе — сообщил про отключенный телефон в своей квартире. Но оба не указали точную дату визита Лиснянской. По такой вот причине и понадобился Сарнову упомянутый выше сказочный зачин: «В один прекрасный день…».
Других причин использования фольклорной поэтики мы не видим. Повествуя о дальнейшем, Сарнов подчеркнул, что липкинскую просьбу Войнович тогда воспринял «как руководство к действию. Но прежде, чем найти способ переправить рукопись за границу (такие возможности в то время у него уже были), надо было переснять текст романа на пленку».
Речь шла о фотокопии. Войнович, как отметил Сарнов, «надеялся, что решит эту техническую задачу самостоятельно (не так-то много вокруг него было людей, которым он мог бы доверить эту тайну, чтобы взять их себе в помощники). На первых порах, помню, он привлек к этому делу общего нашего знакомого, диссидента Игоря Хохлушкина. Но Хохлушкин вскоре объявил себя русским националистом и как-то быстро исчез с нашего горизонта».
Если верить Сарнову, он знал планы Войновича. На это указывает слово «помню» и такие обороты, как «общий наш знакомый», «наш горизонт».
Тут Сарнов несколько увлекся нарративом. Если все знал в подробностях, так непонятно, почему сам не помог фотографировать рукопись, когда Хохлушкин «быстро исчез». Уместность помощи вроде бы подразумевалась, раз уж ему Войнович сообщал о затруднениях.
Опять же, непонятно, почему Хохлушкин вдруг «объявил себя русским националистом». А главное, как это мешало помочь Войновичу.