Использованная здесь топическая конструкция регулярно применялась для государственнической легитимации «наук». В 1747 г. Елизавета даровала Академии наук устав; по этому поводу давался фейерверк, и в «Изъяснении…» к нему провозглашалось:
К дальнейшему распространению оных [наук] не доставало токмо того, чтоб определить им пристойное по великости Империи содержание; но великая наша Матерь Отечества не оставила о том ни попечения, ни потребнаго на то иждивения не пожалела; и для того все верные подданные воображают себе наперед достойнейшее прославление Ея имени в вечные роды: ибо великия дела без помощи наук и художеств от забвения сохранены и бессмертными учинены быть не могут. Дела отдаленных от наук народов с их веком умирают <…> (Старикова 2005, 451).
Независимо от русских источников к такой же аргументации прибегал в 1761 г. Гельвеций, прославлявший в ответном письме к Шувалову избранную им роль мецената:
Вспомните, что сами наименования бесконечного множества могущественнейших народов погребены под развалинами их столиц, а благодаря вам наименование «русский» уцелеет, быть может, и тогда, когда самая держава ваша будет разрушена временем. Если бы греки были только победителями в войнах с Азией, их имя было бы уже забыто: той данью восторга, которую мы с благодарностью им платим, они обязаны тем памятникам, которые ими воздвигнуты науке и искусству. Мы и посейчас наслаждаемся тем, что создано благородными талантами Рима, в воздаяние Меценату и Августу за оказанное ими покровительство. Бессмертными творениями Горация и Вергилия мы обязаны именно этому покровительству. Вы пойдете по их стопам, поощряя ученых вашей родины (ЛН 1937, 269–270).
Ср. в «Предисловии…»:
Станут читать самые отдаленные веки великие дела Петрова и Елисаветина веку и, равно как мы, чувствовать сердечные движения. Как не быть ныне Виргилиям и Горациям? Царствует Августа Елисавета; имеем знатных и Меценату подобных предстателей, чрез которых ходатайство ея отеческий град снабден новыми приращениями наук и художеств (Ломоносов, VII, 592).
В этом же письме Гельвеций советовал Шувалову, как обустроить ученое общество. Символическая апроприация языка как атрибута политического (в том числе внешнеполитического) могущества входила в число важнейших культурных задач Французской академии и других королевских академий Европы (см.: Krüger 1996, 369–371; Stenzel 1996, 428–429). Вышедший при Московском университете в 1759 г. в русском переводе педагогический труд Локка «О воспитании детей» содержал похвалы Французской академии, созданной для поощрения «тех, кои стараются о совершении своего языка» и способствовавшей тому, что французы «далеко распространили <…> язык свой» (Локк 1759, II, 206–207). «Предисловие…», манифест шуваловской культурной политики, сосредоточивало лейтмотивы академической идеологии. К ее общим местам принадлежала и процитированная Ломоносовым строфа Горация (см.: Leigh 2001, 39). В частности, она парафразировалась в речи маркиза д’Аржанса «О пользе академий и ученых обществ» («Sur l’Utilité des Académies et des Sociétés Littéraires», 1743), изъяснявшей государственнический подтекст предпринятого Фридрихом II обновления Берлинской академии: