<…> наши от 863‐го Мефодием и Кириллом переведенные книги <…> во всех славенских народах греческаго исповедывания употребляемы, ибо печатанных в России каждогодно немалое число в Болгарию, Долматию, Славонию и пр. вывозят. <…> Стрыковский <…> и с ним протчие польские писатели мнят быть в Руси целу древнему славенскому языку <…> Сие так далеко за истину почесть можно, что у нас книги церковные, как выше сказано, от 9‐го ста по Христе язык славенской частию сохраняют, а поляки свой язык <…> много переменили. <…> папежская великая власть и коварный вымысл к содержанию народа в темноте неведения и суеверствах употреблением в богослужении единственно латинского языка, наипаче оной разпространили <…> Даже некоторые благоразумные государи, усмотря такую их противобожную власть, опровергнули. <…> Из всех славенских областей русские государи наиболее всех разпространением и умножением языка славенского славу свою показали <…> На юг великие и славные государства Болгорское, Сербское и другие, под власть турецкую пришед, весьма умалились и умаляются <…> (Татищев 1994, 341–344).
Процитированные главы представляют собой, по всей видимости, прямой источник «Предисловия…». Составлявшаяся в 1740‐х гг. «История Российская» Татищева не была еще напечатана, но ходила в списках в придворном кругу; рукопись первой и второй частей одно время была в собрании Шувалова (см.: Там же, 38). В 1749 г. Ломоносов по просьбе Татищева написал посвящение к первому тому «Истории…» (см.: Ломоносов, VI, 15–16, 545–546). Во второй половине 1750‐х гг. он внимательно изучал этот том для работы над собственной «Древней российской историей», заказанной ему Шуваловым и готовившейся к печати летом–осенью 1758 г., одновременно с «Предисловием…» (см.: Там же, 572–575). Список татищевской «Истории…» Ломоносов держал у себя с 1757 г.; сохранились его пометы на рукописи начальной части этого труда (см.: Коровин 1961, 238–239; Кулябко, Бешенковский 1975, 136–138)[21]. Идея православной империи, составлявшая фон для исторических построений Татищева и Ломоносова, фигурировала в идеологическом репертуаре и сказывалась в реальной политике елизаветинского царствования (см.: Liechtenhan 2007, 271–287). В 1742 г. епископ нижегородский Димитрий Сеченов говорил в проповеди:
Кому неизвестно как было Бог Россию прославил, как было в ней силу свою удивил. Россия аки некий прекрасный вертоград истинною верою, твердым благочестием, благими делы, христианским житием, победами над враги от Бога данными процветала <…> братии нашей православным христианом под рукою агарянскою и еретическою сущим: где было прибежище; в России. <…> Аще кто от врагов православия поносит руганием пленнаго брата нашего, оставил вас Бог, где вера ваша свободно славится, где царство ваше. Абие аки некиим оружием защищается, слыши, или не веси: в России, православие прославляется. В России, благочестивии Царие царствуют (Сеченов 1742, 11–12).