Страх этого старика и униженное желание угодить Сабаару нравились еще меньше высокомерия стражников — старшие Мьярны удивляли его все больше и удивляли неприятно. Одно хорошо — не придется ночевать за стеной, и, может, скорее получится отыскать нужных людей, знающих былого хозяина Одуванчика. Но особенно позабавило его по-детски искреннее удивление стражников: они так и остались стоять у ворота, переглядываясь между собой и не зная, что думать.
Однако, как ни льстил мытарь Нибьян, а пошлину взял сполна: три элу, один — за вход и еще два — за длинный боевой клинок. Пока он перевязывал и опечатывал ножны, Сабаар спросил:
— Не подскажешь ли, Нибьян Лир, как мне найти постоялый двор, на вывеске которого нарисован олень в пору гона?
— Отчего не подсказать, почтеннейший? Судя по всему ты ищещь «Златорог» хитреца-Фербаса, так он у самой Изобильной площади, как раз против въезда на рынок. Как выйдешь из ворот, иди все время прямо, только улицу пошире выбирай — они все выходят на Изобильную, а там и «Златорог» не проглядишь — он самый большой и людный. Кухня у Фербаса добрая и вина хороши, только отоспаться не надейся: завсегдатаи, что ни день, колобродят до полуночи.
— Спасибо тебе, господин Лир, — обрадовался Сабаар, подхватил меч и чуть не бегом побежал искать широкую улицу.
Только напоследок добавил:
— Я не торговец, почтенным не зови.
Ох и большим же городом оказалась Мьярна! По окраинам улочки петляли так, что Сабаар с трудом угадывал направление, а уж определить, какая из них шире, и вовсе не мог. Все они состояли сплошь из глухих каменных стен, изредка прорезанных воротами, такими огромными, что могли легко пропустить груженую повозку. Ворота эти были сработаны из толстых досок и всегда крепко заперты. И ни живой души — только легкий далекий шепот — не разобрать что, если как следует не прислушаться.
В дни ярмарки Сабаар запомнил совсем другую Мьярну — яркую, многолюдную, оглушающую: толпы народа на улицах, толкотня и ругань, крики животных, вездесущие ароматы пряностей, фруктов, металла и дерева, кожи, копченого мяса и благовоний, стук колес и топот ног по мостовой, лязг цепей, колодок и рабских ошейников, крики зазывал и звон монет. Все эта невообразимая лавина чувств, звуков, красок, запахов, обрушилась на маленького даахи, раздавила, забила глаза и уши, вязкой слюной наполнила рот, просочилась внутрь, под кожу, и осталась там навсегда — памятью и силой, проклятым даром великой Хаа. Не эта ли сила привела его в «Златорог» тогда? Сияющая песнь всетворящего пламени: жизнь, страсть и смерть — ничто в мире не могло сравниться с этой песней, сам мир без нее немного стоил. Услышал бы ее семилетний Волчонок, если бы сила хранителя не проснулась в нем раньше? Увлекшись воспоминаниями о брате, Сабаар не заметил, как оказался на широкой улице, всего в ста шагах от торговой площади, а рядом — высокое в три этажа здание с большой вывеской, изображающей ревущего оленя и надписью коваными буквами «Златорог».