Мытарь у ворот сказал верно: в общем зале «Златорога» было душно от чада светильников и густого духа мясной похлебки, многолюдно и очень шумно. В одном углу большая компания сгрудилась вокруг игроков в кости, и, судя по тому, как гудело возбуждение, ставки были высоки. В другом какой-то полноватый парень терзал арфу и пытался что-то петь, выходило плохо, ни то не умел, ни то слишком много выпил. Его приятель, коротышка с лоснящейся от пота лысиной тискал молоденькую подавальщицу. Девчонка хихикала, вяло сопротивлялась и не уходила. Скребущая до дрожи похоть казалась еще противнее алчного азарта. Сабаар брезгливо поморщился, но все же пошел вглубь зала, прислушиваясь и принюхиваясь.
Наверное, отец не зря считал осеннюю ярмарку полезным опытом — тогда здесь можно было встретить людей со всего света, необычных и разных. Но в этот раз посетители «Златорога» подобрались одинаково никчемные: если не азарт и похоть, то скука и разочарование — вот все, что удавалось расслышать. Как вдруг от стола, стоявшего совсем наособицу, даже отгороженного выступом стены какого-то чулана, Сабаар уловил нечто совсем иное, притягательное: ревность и обиду, боль и радость, даже ненависть, надежду… А за всем этим — как ни удивительно — свет подлинной доброты. Эти чувства казались смутно знакомыми, как и тонкий запах сандала и куцитры. Сабаар подошел ближе.
За накрытым столом сидели трое мужчин. Один, лет сорока с лишним, судя по виду — южанин из-за гор, двое других — значительно моложе первого, но старше Сабаара, светлокожие и русоволосые, напоминали скорее островитян с дальнего севера, чем орбинитов или умгар. Один из них носил легкий панцирь и невольничью серьгу в ноздре. Второй, в дорожном плаще, говорил старшему:
— …с Диром до Берготского побережья, а там на корабль сяду. К концу лета буду дома.
Голос чуть хриплый, но мелодичный и совсем незнакомый. Нет, этого парня Сабаар не знал — мог поклясться, что никогда с ним не встречался, да и остальные тоже не припоминались. Но что же тогда тянет именно к этому столу, к этим людям?
Между тем, южанин ответил:
— Эх, Оген! Да я бы сам тебя до Туманных Берегов проводил. А Дир этот — прохвост редкий.
— Знаю, — усмехнулся светловолосый. — Но я с ним толмачом еду, а не невольником. Тебе, Рауф, нечего делать на Туманных…
И тут Сабаар вспомнил, откуда знает эти чувства, неповторимую песню этой души. Он шагнул к столу и поймал южанина за локоть.
Двое белобрысых вскочили одновременно, выхватывая оружие. Двигались быстро, умело и слаженно: Сабаар только и успел заметить, что у них ножны не опечатаны.