— Да-да, все понимаю, — перебил он, не дослушав. — Именно поэтому аквамарины у твоего Огена все еще в носу, а не на шее. Отошли парня, наш разговор не для него.
Когда юноша удалился, а его хозяин недовольно поджал губы и уселся напротив, Нарайн подумал, что все же не стоило так грубить — покупатель должен быть заинтересован, а не оскорблен. К счастью, почтенный Камади умел прощать мелкие обиды, если рассчитывал на выгодную сделку.
— Рауф, мне нравится, что ты так добр к мальчишке, — улыбнулся Нарайн примирительно. — Иначе сегодня я бы к тебе не пришел.
— Ладно, что уж там. Огена предложил мне ты…
— И угадал, верно?
Рауф усмехнулся:
— Верно. Ты знаешь, что мне понравится.
— Но Оген всего лишь ласатрин. На что ты готов, друг мой Рауф, чтобы вдеть аквамарины в нос орбиниту?
— Ты смеешься? — фарис и сам хотел засмеяться хорошей шутке, но увидев, что Нарайн совершенно серьезен, ответил: — На сапфиры. И еще на многое. Но к чему эти пустые разговоры?
Тогда Нарайн молча распахнул плащ и пересадил сонного мальчишку со своих колен на стол. Малыш вроде начал просыпаться: пошатываясь, уперся руками в столешницу, заморгал мутными от дурмана глазами.
— Боги мои! — Рауф аж со скамейки подскочил. Потом снял с ближайшей стены светильник, сунул мальчишке прямо под нос. — Что это? Твое предложение?
Нарайн молчал, только едва заметно улыбался. Пусть уж клиент выскажется, может, и цену сам назовет. Клиент между тем вертел детскую мордашку около светильника и так, и этак, перебрал локоны над ухом, оттянул веко, заставил открыть рот. Потом, взглядом спросив позволения, снял с него рубашку. Малыш сидел спокойно, только когда оказался совсем голым, сжался, задрожал и начал ладошками тереть глаза. Рауф осматривал его долго и придирчиво, почище любого лекаря. Не удивительно, что за это время стол обступила изрядная толпа любопытных, среди которых нашлись и знатоки живого товара со своими предложениями и советами.
Но Нарайн по-прежнему помалкивал и ждал, что же почтенный Камади скажет сам.
— Сдаюсь!
Рауф громко ударил ладонями по столешнице. От резкого звука мальчик дернулся, едва не свалился на пол, и задрожал еще сильнее.
— Тихо, маленький, — фарис потрепал его по волосам и посмотрел на Нарайна. — Все, сдаюсь, рассказывай.
— Что ты хочешь знать?
— Я все проверил: твой мальчик не урод, не скорбен умом, а если болен, то вряд ли серьезно. Пьян, правда, как заядлый куцитраш, но это и не странно: с такой дороги я бы тоже от хлопот напоил. Мой человечек на воротах сказал, что почтенный Орс примчался пару часов назад верхом, без сопровождения, а знакомец из подавальщиков — что жеребец почтенного Орса, утомленный долгой скачкой, дремлет в стойле. Малыш этот — если я еще что-то смыслю — дитя старшей крови, совершенен, как бог, а ты умеешь воспитывать богов. Семь-восемь лет — и тебе за него половину Мьярны отдадут, да еще и порадуются, что дешево достался. Но тебя припекло продать его сейчас. Так в чем дело, Нарайн? Умыкнул сына тиронского магистра и бежишь от расправы? Или дела твои так плохи, что в пору самому запродаться? Рассказывай.