Маленький раб протянул своему хаа-сар вторую руку.
Фарисанский купец глаз не сводил с мальчиков — зарождающаяся дружба этих двоих так глубоко трогала его, что Рахун сначала даже не поверил в столь чистые чувства у этого любителя роскоши и распутства. Все же люди — удивительные, невероятные существа.
— Этот ребенок — настоящее сокровище. — Торговец-фарис чуть не слезы утирал. — Я его не продам.
Добрый, значит… ну а раз добрый, так слушай о своем приобретении всю правду, подумал Рахун.
— Был сокровищем, пока не сломали. — Он в упор посмотрел на торговца. — Орбинит старшей крови… всегда хотел такого, говоришь? Но ты его не получишь: жизнь для таких как он, — ничто, если уязвлена гордость, если нет свободы, достоинства, если в ноздре серьга. Мне не веришь — приятеля своего спроси. Пусть скажет, почему он на самом деле здесь и зачем привез тебе ребенка.
Фарис оглянулся на приятеля, но тот лишь хохотнул и плечами пожал, все, мол, рассказал уже, не знаю, что еще добавить, и отвернулся. Красиво держался, нечего сказать, только сердце колотилось так, что, казалось, грудь разорвет, да пальцы в лавку вцепились до белизны костяшек. Сбежать бы ему отсюда… да кто же позволит? Рахун тоже усмехнулся, не весело — горько, безнадежно — и опять заговорил с хозяином раба.
— Ты не сможешь насладиться им, не успеешь — мальчик умрет раньше, он уже умирает. Золотая красота его — только хрупкая скорлупка, а под ней бушует пламя, неугасимое пламя бездны беззакония, дар Маари. Это пламя сожрет мгновенно и его, и тебя, если только попробуешь взять силой. Не губи зря, уступи. Любовь моего сына — последняя надежда этого ребенка. Только Ягодка способен помочь ему выжить, вырасти, вернуть себя утраченного.
Фарис явно ожидал долгого и упорного торга. Наверное, решил не поддаваться никаким искушениям — не продавать, стоять насмерть. Он никак не думал, что Рахун сразу выложит всю правду, не умалчивая ни о своих опасениях, ни о его пороках. Привыкший хитрить, лгать и выгадывать, он не мог понять, что даахи ложь неведома, чувствующие малейшее колебание души хранители просто не видят в ней смысла. Однако он и тут быстро нашелся:
— Ну, умрет он или нет — этого ты, хоть и магистр, наверняка знать не можешь. Маг? Что ж, пусть так, магам я его тоже не продам, а в Тироне законы блюдут. И, потом, кто тебе сказал, что я мальчишку непременно в постель потащу? Не захочет — неволить не стану, но, поверь мне, любить я тоже умею, и понимать, и дарить счастье — еще никто не называл меня жестоким или грубым. Да если и не любить, если просто смотреть на него — это тоже дорогого стоит. Мне, знаешь ли, нравится на красоту смотреть.