Через час или попозже полог спальной палатки Фейсала откидывался, как приглашение посетителям из домашних. Приходило четверо или пятеро, и после утренних новостей доставляли поднос с завтраком. Главным его блюдом были финики из вади Йенбо; иногда черкесская бабушка Фейсала посылала ему из Мекки коробку своих знаменитых пирожков со специями; а иногда Хеджрис, личный слуга, потчевал нас странным печеньем и злаками собственной стряпни. После завтрака мы развлекались, чередуя горький кофе и сладкий чай, пока Фейсал диктовал секретарям свою корреспонденцию. Один из них был Фаиз эль Гусейн, искатель приключений; другой — Имам, с печальным лицом, знаменитый в лагере своим зонтиком, мешковато висевшим на луке его седла. От случая к случаю кому-то в этот час давалась аудиенция частным порядком, но редко, так как спальная палатка шерифа строго предназначалась для его личного пользования. Это был обыкновенный шатер, где были сигареты, походная кровать, довольно хороший курдский коврик, плохонький ширазский и замечательный старинный молельный коврик из Белуджистана, на котором он молился.
Около восьми утра Фейсал пристегивал свой церемониальный кинжал и проходил в приемную палатку, устланную двумя безобразными килимскими коврами. Фейсал сидел у края палатки лицом к открытой стороне, а мы — спиной к стенке, полукругом около него. Рабы закрывали тыл и скучивались около открытой стены палатки, чтобы контролировать осаждающих ее просителей, которые лежали на песке у входа в палатку или за ее пределами, ожидая своей очереди. По возможности, с делами разбирались до полудня, когда эмир изволил вставать.
Мы, домашние, и какие-нибудь гости собирались затем в жилой палатке; Хеджрис и Салем вносили обеденный поднос, на котором стояло столько блюд, сколько позволяли обстоятельства. Фейсал был ненасытным курильщиком, но очень неважным едоком, и он обычно делал вид, что черпает пальцами или ложкой бобы, чечевицу, шпинат, рис и сладкие пирожки, пока не решал, что мы наелись достаточно, и по мановению его руки поднос исчезал, в то время как другие рабы проходили вперед, чтобы полить воду на наши пальцы у дверей палатки. Тучные люди вроде Мохаммеда ибн Шефия, приходили в комическое горе из-за быстрой и тонкой еды у эмира и, когда уходили, наедались собственной пищей, приготовленной для них. После обеда мы некоторое время беседовали, потягивая по две чашки кофе и по два стакана зеленого чая, похожего на сироп. Затем до двух дня завеса над жилой палаткой была опущена, знаменуя, что Фейсал спит, или читает, или занимается своими делами. После этого он садился снова в приемную палатку, пока не заканчивал дело со всеми, кто в нем нуждался. Я никогда не видел, чтобы какой-либо араб уходил от него неудовлетворенным или задетым, благодаря такту и памяти Фейсала, так как он, казалось, никогда не запинался, не забывал факты и не путался в родстве.