Эти деревни были приятным местечком, построенные из глиняных кирпичей на высоких земляных насыпях, окружающих пальмовые сады. Нахль Мубарак лежал к северу, а Брука — прямо на юг через долину колючек. Дома были маленькие, внутри покрытые глиной, прохладные, очень чистые, снабженные ковриком или двумя, ступкой для кофе, горшками и подносами для пищи. Узкие улицы были затенены посаженными кое-где деревьями. Земляные насыпи вокруг возделанных земель были иногда пятидесяти футов высотой, и большей частью искусственно сформированы из почвы, вырытой между деревьями, из хозяйственного мусора и из камней, собранных в вади.
Эти берега должны были защищать посевы от течения. В противном случае вади Йенбо скоро заполнила бы сады, поскольку, в целях орошения, они были расположены ниже уровня долины. Узкие участки были разделены заборами из пальмовых веток или глиняными стенами, а вокруг них проходили узкие каналы с пресной водой. Ворота в каждом саду были над водой, с местом для прохода ослов или верблюдов из трех-четырех параллельных пальмовых бревен, пристроенных к ним. При каждом участке в земле был вырыт шлюз, открывающийся, когда приходила очередь на полив. Пальмы, за которыми хорошо ухаживали, аккуратно высаженные в ровные линии, были главными посадками; но между ними выращивали ячмень, редис, кабачки, огурцы, табак и хну. В деревнях выше по вади Йенбо было достаточно прохладно, чтобы выращивать виноград.
Стоянка Фейсала в Нахль Мубарак по природе своей могла быть лишь промежуточной, и я почувствовал, что лучше бы мне отправиться назад в Йенбо, чтобы обдумать всерьез нашу «земноводную» оборону этого порта, учитывая всемерную помощь, обещанную флотом. Мы остановились на том, что я должен посоветоваться с Зейдом и действовать вместе с ним, как нам покажется лучше. Фейсал дал мне великолепного гнедого верблюда для обратного пути. Мы двинулись через горы Аджиды по новой дороге, вади Мескарие, опасаясь турецких патрулей на более прямом пути. Со мной был Бедр ибн Шефия; и мы не спеша прошли все расстояние за один переход в шесть часов, попав в Йенбо до рассвета. Устав после трех напряженных дней почти без сна, среди постоянных тревог и волнений, я пошел прямо в пустой дом Гарланда (он жил на борту корабля в гавани) и заснул на скамейке; но потом я был снова поднят вестью о том, что прибывает шериф Зейд, и отправился к стенам увидеть, как приезжают разбитые войска.
Их было около восьми сотен, тихих, но, несомненно, убитых стыдом. Сам Зейд казался вконец равнодушным. Когда он вступил в город, то обернулся и крикнул Абд эль Кадиру, правителю, едущему позади него: «Как же это так, твой город в развалинах! Я должен телеграфировать отцу, чтобы он прислал сорок каменщиков починить общественные здания». И он это действительно сделал. Я дал телеграмму капитану Бойлю, что Йенбо в тяжкой опасности, и Бойль сразу же ответил, что его флот будет там вовремя, если не раньше. Эта готовность была своевременным утешением; на следующий день пришли еще худшие вести. Турки, бросив сильное войско вперед из Бир Саида на Нахль Мубарак, перекрыли путь новобранцам Фейсала, пока они еще не собрались с духом. После короткого боя Фейсал был разбит, уступил свою землю и отступал сюда. Казалось, наша война вступала в последний акт. Я взял свой фотоаппарат и с парапета ворот Медины сделал прекрасный снимок встречи братьев. С Фейсалом было уже две тысячи людей, но ни одного из племени джухейна. Это походило на измену и настоящее отступничество племени — то, что о чем мы оба не помышляли, считая невозможным.