«Ты должен немедленно вернуться в Зальцбург, — пишет ему в это время отец, — я добился для тебя прощения у архиепископа, и тебя ждет здесь место. Приезжай, мой дорогой Воферль!»
И Воферль собирает свои чемоданы, туго набитые музыкальными произведениями, сочиненными им за годы странствования, и едет к себе, в ненавистный, но родной Зальцбург.
«Лучше маленький, но верный кусочек хлеба», думает про себя старик Моцарт, ожидая приезда сына.
Старый отчий дом, ветхий забор, мостик через Зальцах, упирающийся прямо в горы, кухарка Амальхен, умеющая так вкусно готовить любимые Воферлем кушанья, даже жирный облезлый кот — все это наполнило умиленьем сердце странника, вернувшегося на родину после своего тяжелого путешествия.
Отец и Наннерль окружили Вольфганга заботами, и он снова воспрянул духом. А когда его вызвал к себе архиепископ и передал ему, что курфюрст Мюнхенский, тот самый курфюрст, который когда-то отказал ему в месте, заказывает теперь ему оперу для карнавала, — Вольфганг понял, что его не только не забыли, но что в нем нуждаются.
— Я очень рад его видеть, — пренебрежительно обращаясь к Моцарту в третьем лице, сказал ему курфюрст, когда прослушал отрывки из новой оперы «Идоменей», написанной музыкантом со сказочной быстротой. — Опера будет прелестна. Она ему сделает много чести. Не могу поверить, что нечто столь великое может уместиться в такой маленькой голове.
Моцарт не чувствовал теперь этих маленьких уколов его самолюбию. Он творил, он был счастлив. Вена говорила лишь об одном — о постановке новой оперы Моцарта. Эти слухи донеслись и до Зальцбурга, и старик отец вместе с дочерью приехали из Зальцбурга на первое представление. Притаившись в уголке оркестра, слушая и не веря ушам своим, старый Леопольд, как настоящий музыкант, понимал, что новое произведение его сына превосходило все, что было написано им раньше.
Публика кричала, бесновалась, топала ногами от восторга, но старик тихо шептал про себя:
— Гений… гений… он перевернул всю музыку.
И вдруг удар грома среди ясного неба…
— Отец, меня снова вызывает к себе архиепископ Зальцбургский, — заявил через несколько дней после первого представления Вольфганг своему отцу. — Он услышал о моем успехе и требует, чтобы я вернулся… Он теперь в Вене… надо ехать…
— Надо ехать… — печально повторил старик.
В маленькой каморке, рядом с кухней и лакейской, поместил архиепископ своего гениального музыканта.
11 часов утра. Для придворной челяди время обеда. В кухне за столом разместились на первом месте два камер-лакея, за ними придворный счетовод, кондитер, два повара, Чекарелли и Брунетти, и на последнем месте — придворный музыкант Моцарт.