Ох, сказал Тихон, ох уж мне эта буква. Впрочем, другие буквы были не лучше. Они все были женские, даже бабские, и получалось, что своего дома Тихон никогда не имел, но вечно болтался по бабским, расплачиваясь за призрачный уют чем-то, что у него было, и что бабы видели, но он сам не видел и не ценил.
Свой бумажный полёт любитель триграмматонов Тихон назвал «ДДД», сиречь «Дома, Дороги, Движение». Потом подумал, что последнее «Д» – это скорее «дамы», нежели «движение», но такой вывод ему не попёр своим бабством, и он оставил «движение».
Ах да, движение. Сначала оно совпадало с дорогами, от дома к дому через «М», через Москву, как всё в России. Это если речь идет о физическом движении туловища Тихона сквозь тернии пространственно-временного континуума. Но затем Тихон решил воткнуть в схему полет своей мысли – и оказалось, что никуда он из дома «М» и не уезжал-то, что он даже еще не родился. Путешествуя от бабы к бабе, все равно сидел в мамином пузе, едва высунув голову, и при малейших признаках сквозняка снова ее засовывал внутрь, в благое, но душное тепло утробы.
Мысли, мысли… Мотивы, разочарования, страсти. Следовало подумать о взаимосвязях между домами и одинокими разводочками с детьми от первого мужа. Ну, уж это-то было нормально, кто нынче не разводочка?
Как всем известно с былых времен, «БОМЖ и З» – это сущность «Без Определенного Места Жительства и Занятий». Поскольку у Тихона все-таки была своя определенная жилплощадь, то бомжом в полном смысле этого слова он не был, чем выгодно отличался от опустившегося по зиме медведя типа «шатун». У того вообще ни дома, ни занятия. Так, шатайся себе по лесу, жри туристов и спи в сугробе, как последний алкаш.
Несмотря на то, что у Тихона своя жилплощадь имелась, спать внутри неё он не любил, потому что она напоминала нору. То есть, не напоминала, но и была норой. А Тихон был городской зверь, убиравшийся в свою нору от заката до рассвета. Как та механическая дура птица в часах-ходиках, что, откричав «ку-ку», скрывалась от мира за дверцей, так и Тихон, отобщавшись и отгуляв день, завинчивал на два болта свою собственную входную дверь и начинал страдать ерундой. Только что не кукукал внутри норы. Оказавшись один, он редко когда нормально спал до утра.
И всё потому, что он особенно тонко чувствовал пространство. Событие, где-либо хоть раз случившееся в его жизни, определяло отношение к месту в дальнейшем. И если бы только отношение: даже его поведение в этом месте зашивалось в программу намертво, словно взяли шаблон и приварили к Тихону аргонной сваркой. Живи, Тихон, как приваренный. Тихон чувствовал себя оградой на кладбище, которая ценна тем, что бережет нечто, и так неспособное сменить место своего расположения. Это называется «пространственный якорь», а Тихон был пространственный моряк с сухогруза, на котором этот якорь, извините, висел, как кое-что на старом дедушке.