Обувшись, он снова миновал дверь и оказался в проходной комнате старой хрущевки.
– Не царские палаты, – констатировал ангел-хранитель.
– Да уж, – согласился Тихон, – не царские.
Комната была небогато обставлена старым, даже цветной телевизор в углу у окна был еще ящиком, а не толстой фанерой, как нынешние. Более того, он был покрыт тряпочкой, как делали наши мамы, чтобы не выгорал на солнце люминофор, или просто чтобы дорогая царь-вещь лучше себя чувствовала в таком скромном месте. Не видела чтобы всей скудости остального убранства.
Справа была югославская стенка, вдоль следующей стены растянулся диван, не менее социалистического происхождения. Сплошной винтаж, а не хата. Люстра подпирала рожками давно не крашеный потолок, и только обои выглядели почему-то свежо. Их или недавно переклеили, или папиросы курили только на кухне, позволяя древним обоям дышать.
Кстати, именно легкий шум с кухни и отвлек Тихона в трусах и тапочках от разглядывания окружающей его действительности. Тихон огорчился. Он ведь всегда начинал с окружения, в полном соответствии с пирамидой, которую Роберт Дилтс украл у Бертрана Рассела. Подымаясь по шагам пирамиды, Тихон грамотно рассеивал свою тревожность, а тут вдруг раз – и неуместный, совсем не подходящий к проходным тапочкам, шум.
Возникла точка бифуркации: сходить пописать, или сходить на кухню, провентилировать, что за шум? Вдруг наркоманы лезут в окно, благо, этаж откровенно первый?
Правильный человек и гражданин Тихон выбрал второе, потому что был еще молод и не особенно жалел свои почки. Он прошагал в сторону отдельной, слава Богу, кухни, крякнул для храбрости и отворил дверь.
Наркоманов в помещении не оказалось, и окно, затянутое снизу до половины аккуратненькой занавеской, не было ни выбито, ни открыто. А шум вообще раздавался из района пола. Тихон опустил взгляд, и даже пригнулся.
На полу возился ребенок, очевидно тот самый сынишка хозяйки, про которого она что-то вроде даже рассказывала ему вчера, извиняясь за его присутствие в её жизни и уверяя, что дитя ничему, что должно случиться, не помешает. Потому что спит хорошо.
На дядю в трусах молодой член семьи, годах о трех-четырех, а то и пяти – Тихон в детях не разбирался – никакого внимания не обратил. Он был занят игрушечной лошадкой, маленькой, с полбутылки ростом, и безнадежно пластмассовой. И на что нефть, кровь России, переводят!
Тихон не сразу въехал, что процесс, которым занят малыш, называется словом «игра». Ему показалось, что ребенок сошел с ума. Он двигал лошадкой по полу, и приговаривал: