.
Вначале Лелонг, который находился в Соединенных Штатах, когда его жена познакомилась с Кокто, не придавал никакого значения этой «страсти». Натали знала правила их соглашения и никогда не подводила его. После Сержа Лифаря, которого сам он ценил очень высоко, Жан Кокто не вызывал никакого беспокойства. У Лелонга были свои приключения: каждый из них, уважая и поддерживая созданный образ идеальной пары, вел ту жизнь, которую хотел. Но Кокто был совсем не похож на Лифаря. Противоречивый, вдохновляющий, выставляющий все напоказ, погруженный в миражи, созданные опиумным дымом, он падал в бездну, увлекая за собой Натали. Кутюрье, стараясь сохранять здравомыслие, стоически противостоял драматизму ситуации. «Вначале он пытался “быть выше этого”, что мне ненавистно, – объяснял Кокто другу, – потому что это ставило его в положение страдающей стороны»[179]. Правда, очень скоро практичный Лелонг задумался о том, что шутка затянулась и на карту ставится слишком много, – княжна была фасадом его империи, и нужно было любым способом избежать скандала. «В конце концов, он решил присматривать за женой. Я даже было подумал, что они будут жить вместе, но потом Лелонг осознал глупость такого существования и вернул Натали свободу»[180].
К несчастью, Кокто, к добродетелям которого никогда не относилось терпение, не мог ждать его решений. Он упросил их общего друга Жан-Луи де Фосини-Люсанжа устроить им встречу один на один. Раздосадованный и возмущенный, Лелонг ни минуты не верил в то, что Жан действительно хотел жениться на Натали, как говорил. Более того, кутюрье прекрасно знал, что она не смогла бы долго выносить финансовых затруднений. Встреча прошла крайне неудачно. Тем не менее об их знакомстве, которое поэт просил держать в секрете, «на следующий день трубным гласом самого Кокто были оповещены все»[181]. Натали не могла простить ему такой бестактности. Эта романтическая путаница достигла крайней точки, когда виконтесса Мари-Лор де Ноай, следуя почти точь-в-точь примеру балетной примы Ольги Спесивцевой, разыграла грандиозную сцену ревности.
Мари-Лор де Ноай тогда уже было тридцать, и она относилась к тем женщинам, которых Жан Кокто считал интриганками, которых злой рок использует для того, чтобы опорочить его в глазах Натали. Виконтесса, экзальтированная до такой степени, что была способна на насилие, обладала редкой интуицией и вкусом, что сделало ее настоящей легендой мира искусства. Ей была невыносима связь поэта с княжной, потому что она сама была влюблена в него с пятнадцати лет – он был другом ее семьи. Отказаться от него ей позволило только убеждение в его необратимой склонности к однополой любви. Мысль о том, что он мог полюбить женщину, приводила ее в ярость. Ситуация была непростой еще и потому, что Мари-Лор испытывала к княжне чувства гораздо более сильные, чем простое дружеское расположение. Чувствуя себя обманутой вдвойне, она дала волю яростной разрушительной ревности.