Эксцентрическая привлекательность виконтессы, ее искрометная манера общения, заставляющая быстро забыть о некрасивой внешности, очаровала княжну. Многие годы они были неразлучны, но Натали, хотя была тронута и польщена ее любовью, всегда относилась к виконтессе как к сестре. Мари-Лор соблазнила ее своим оригинальным умом, страстью к искусству, уникальной способностью создавать магическую атмосферу везде, где бы ни появлялась, вспоминала Дениз Тюаль. Она была гениальным меценатом и неповторимой хозяйкой на приемах.
Ее называли принцессой Матильдой своего поколения, но Матильдой сюрреалистической, будто созданной Андре Бретоном. Происхождение и состояние Мари-Лор де Ноай обеспечивали ей совершенно особое место в обществе, несмотря на ее характер. Всю жизнь она повторяла, что семейные призраки сыграли главную роль в истории литературы. Разве она не была в родстве с Лаурой, музой Петрарки? Это было ласкающее самолюбие родство, мысль о котором была ей так важна, что она подписывала письма, рисуя лавровый лист. Еще важнее для нее был и другой почитаемый ею предок – маркиз де Сад. Мари-Лор, которая любовно хранила оригинал рукописи «120 дней Содома» в специальном футляре в форме фаллоса, считала, что свой бунтарский характер унаследовала от божественного маркиза. А ее бабка по материнской линии, графиня де Шевинье, вдохновила Марселя Пруста на создание образа Орианы де Германт. Раздраженная культом, возникшим вокруг писателя, Мари-Лор открыто преклонялась перед дерзким поведением этой женщины по отношению к Мэтру. Разве она не избавилась от его писем, крича: «Когда же закончится звон по поводу этого зануды Марселя?» Разве она не использовала их, чтобы проверить температуру щипцов для завивки…
Флегматичный супруг Мари-Лор Шарль де Ноай разделял ее страсть к искусству. Очень скоро они бросили все свое состояние в топку этой страсти. Они щедро тратили деньги, финансируя выставки, фильмы или покупая дома. Вилла Сан-Бернар в Йере, шедевр архитектора Малле-Стивенса, где Ман Рей снимал сюрреалистический фильм «Тайны замка для игры в кости», – прекрасный пример тяги виконтессы к нарушению традиций. «Бесчисленные комнаты, одного цвета и формы, но разного размера, как детские кубики, перетекали одна в другую, и мы часами плутали в этом странном лабиринте, – вспоминает Борис Кохно. – На стенах не было картин, только в библиотеке (…) рядом с книгами висели полотна современных художников»[182].
Обе подруги страстно увлекались искусством, и им очень нравились большие костюмированные праздники. Мари-Лор, которая в 1929 году устроила незабываемый «Бал наук» – все приглашенные были одеты в костюмы из рафии или пергаментной бумаги, – умела превратить любой свой каприз в настоящее событие. Не говоря уже о том, что в истории меценатства ее имя навсегда останется связанным с «Золотым веком», фильмом Луиса Бунюэля, поносимый всеми с момента выхода на экран из-за духа анархизма. Безоговорочно приняв нонконформистский характер «Андалузского пса», Мари-Лор позволила испанскому режиссеру снять второй фильм, нимало не беспокоясь о последствиях своего шага. Она всегда говорила, что не должна ни перед кем объясняться, верная в этом памяти графини де Шевинье. После выхода фильма супругов Ноай обвинили во всех грехах, что совершенно не обеспокоило Мари-Лор. «Эта авантюра была показательна: стало ясно, что внучка маркиза де Сада не только не пыталась замять скандал, но втайне поддерживала его»