29 августа. Вторник. Явился к Строганову. — Здравствуйте. — Как вы приехали, благополучно возвратились. — Я приехал дня три. — Что открыли? — Ничего особенного. — Когда вы возвратились? — Дня три. — Я очень жалею. Если б я знал, что вы здесь, то не назначил бы Снегирева показывать наследнику Успенский собор. Это мне не приятно и Сергею Михайловичу Соловьеву неприятно. — Очень жалко. — Зайдите еще ко мне.
3 сентября. В воскресенье был еще. Любезен. Говорили кой о чем. Был еще Родзевич[276], который изъяснил ему, что слух приписывает ему наложение платы на студентов. Он отрекся. Я, говорит, еще уменьшил, Министр назначил было 100 рублей. Но это мера временная, чтоб выжить шваль из аудиторий. Хороша мера! Я не дорожу говорит, общественным мнением худых людей. Я дорожу мнением хороших людей, а худые пусть говорят, что хотят.
1 октября. Воскресенье. Был у Кетчера. Разговор зашел о волнениях студентов. Начал Игнатьев[277]. Кетчер разошелся и начал нас отделывать. Мне досталось порядком. Ты, говорит, лезешь в большие. Что за иероглифы, сфинксова загадка. Говорить нельзя. Хорош был и Федя Корш[278]. Говорит, шваль всякая шумит, мешает учиться, занимается политикой, а наука без движенья. Я говорю, студент должен быть студентом.
4 октября. Среда. Память о Грановском. Вчера я сказал Грачеву, чтоб заходил ко мне утром вместе идти по обыкновению на кладбище[279]. Часов в 10 приходили Грачев и Касаткин. В мещанской части, говорят, стоят жандармы, готовые куда-то выходить. Я говорю, может быть куда на богатые похороны. Вообще я плохо верил, что соберется на кладбище военная сила по поводу разнесшихся слухов, что туда придут студенты говорить речи. В то время, как мы вели разговор в нашем уютном доме о том, как помогли нам с Грачевым в развитии разные демонстрации и политическая жизнь, которую мы вели года два-три в этом заведении — вдруг влетает Кетчер с встревоженным лицом, с каким-то испугом и говорит второпях, что жандармы, солдаты в части собрались. Не может быть, говорим, это смех. Вы, господа, говорит, смейтесь со студентами, да держите на привязи язык Пикулина. Пойдемте, пора. Взял с собой Грачева, мы сели с Касаткиным. Приезжаем. Все обыкновенно, народу очень мало, человек 5–6 студентов. Где ж народ, против которого собрано войско, вопрошал я. Говорят, что студенты теперь не придут, а придут в 4 часа. Впрочем, и войска еще не было. Стали съезжаться профессора. Потолковали кой о чем. Покурили. Приближалось время, когда поп приходит петь на могиле литию. Нечаянно глянул я на шоссе — вижу, действительно, толпы и весьма значительные, студентов — идут! Пришел и поп, отслужил литию, пропел великую память