Вдруг в сумерках прямо над нами раздается гулкий выстрел, потом другой. В одно мгновение выбираемся из своего убежища и сползаем по крутому склону оврага, скользя и задыхаясь, к заросшему кустарником дну. Что это за выстрелы? Не наскочил ли Карлос на засаду? А быть может, он подавал сигналы врагу? От этой мысли у нас пересыхает в горле, и мы готовимся бежать из оврага.
Сверху кто-то кричит. Это Карлос! Не зазывает ли он нас в ловушку? Что такое он говорит? Он добыл кабана. Карлос подстрелил кабана! У нас есть теперь пища! Растерянно взбираемся обратно по склону оврага, стыдясь смотреть Карлосу в глаза. Он уходит с Феликсом в уже сгущающиеся сумерки, и оба возвращаются, неся кабана, привязанного лианами к жерди. Кабан небольшой, но мы бесконечно радуемся ему, усевшись у костра. Мы торжествуем!
Всю ночь напролет мы не спим, разрезаем кабана на куски, варим мясо и едим. Сначала мы поглощаем печенку, огромную, сочную, красную, полусырую, аппетитно сочащуюся печенку. Затем пьем бульон, сваренный в котелках, сплетенных из листьев «анахау», жирный, дымящийся бульон с плавающими в нем кусками мяса. Едим мясо, зажаренное и шипящее на вертеле, наполовину обгоревшее и полусырое внутри, но одинаково аппетитное для нас. После каждого проглоченного кусочка чувствуем, как возвращаются к нам силы. Всю ночь мы весело смеемся и разговариваем, разрезая мясо кабана маленьким перочинным ножиком, который к тому времени уже зазубрился.
Наутро дождь слегка моросит и видно, как несутся в небе облака. Мы заворачиваем все остатки кабаньего мяса в листья «анахау» и лианами привязываем к спинам. Лишь Селия настолько слаба, что не в состоянии ничего нести.
Мы разрушаем наше убежище, обломки сбрасываем в овраг, уничтожаем следы костра. Перевалив через возвышенность, идем к северу.
Где-то поблизости должна находиться река, обозначенная на карте, но, пробродив весь день и мучительно натрудив ноги, не находим никаких ее следов.
Под вечер мы неожиданно выходим на открытую сторону длинного обрывистого склона. Он покрыт папоротником, столь густым, что мы ступаем по нему, словно по сплошному ковру. Я поражен видом, открывшимся перед нами.
Вдали, перекатываясь к горизонту, подобно волнам огромного моря, высятся одна над другой гряды гор Сьерра-Мадре, серовато-синие в меркнущем свете дня, словно отливающие цветом пушечного металла штормовые океанские волны. Сверху скопления иссиня-серых облаков образуют такие же волны в небе, и если задрать голову, то трудно отличить, где земля и где небо. И чудится, будто первая же волна гор с ее зеленеющей пеной леса вздымается, надвигаясь прямо на нас. Я никогда до этого не ощущал столь остро свою затерянность и ничтожество в этой дикой местности. Меня охватывает ужасное чувство, что я сгину в этой бездне, которая поглотит меня, затону в этом море лесов и надвигающихся со всех сторон вершин. Это чувство овладевает мною с такой силой, что я с трудом пробираюсь через папоротник под надежный покров деревьев.