— То, что ты задумал, наверное, не одобрит коллектив. Впрочем, поскольку речь идет о Белине, ты не допускаешь, что в конце концов они могут и согласиться?
— Допускаю, — ответил он.
— И тебе не страшно? Ведь это не шуточное дело — идти на смерть.
— Страшно, конечно.
— Ты хочешь сказать, что твое коммунистическое сознание сильнее страха смерти? Так?
Александр снова встал и принялся расхаживать. Звуки его шагов смешались с шагами караульных. Он долго молчал. Наконец тихо ответил:
— Видишь ли, есть одна вещь, от которой не уйти даже в том случае, если у тебя нет никаких коммунистических взглядов. Она называется совестью.
— Не понимаю, — удивился я. — Причем здесь совесть?
— Совесть, понимаешь ли, заставляет стыдиться самого себя, — сказал он и зашагал быстрее. — Как только я понял, что могу заменить Белина, я потерял покой. Меня замучила мысль: «Значит, тебе дорога жизнь, и потому ты молчишь!» Я упал в собственных глазах. Пропал сон. И я понял: если не расскажу, что я задумал, не быть мне больше ни Александром, ни коммунистом — никем.
Я продолжил расспрашивать:
— Хорошо, вернемся к этой теме, но только с другого конца. Ты знаешь, что товарищи, вероятно, не согласятся с твоим планом.
— Да, я это допускаю.
— И ты рассчитываешь на это?
— Да, рассчитываю.
— Не в этом ли причина твоего стыда?
Александр пристально посмотрел на меня и тихо сказал:
— Прошу тебя, не береди мне душу. Мне стыдно! Но что же делать, если стыд не позволяет мне молчать о том, что Белина можно спасти, но не помогает справиться с сокровенным желанием, чтобы товарищи не согласились с моим планом? И поскольку это так, я всеми силами буду бороться за то, чтобы мое предложение было принято. Иного пути справиться с собой у меня нет.
Мне стало неловко за то, что я терзаю ему душу. В то же время я вспомнил, как в начале разговора он сказал, что Белина можно будет спасти и потом. Чтобы разрядить атмосферу разговора, я попросил его подробно рассказать, что он задумал. Александр снова уселся в своем углу, скрестил ноги и пустился в объяснения. Речь шла об организации побега приговоренного к казни. План был тщательно продуман.
— Хорошо бы сделать так, чтобы после побега Белина мы смогли спасти от виселицы и тебя!
— Трудновато, — вздохнул он. — Больше мне ничего не удалось придумать. Поэтому Белин должен бежать только после моей казни! В противном случае не исключено, что им удастся обнаружить подмену. И тогда — ты знаешь здешние законы — тюремщики изобьют меня как собаку. Если после этого я не умру, то останусь полумертвым калекой, что для меня равносильно смерти. Лучше петля, чем такая участь.