В итоге, если что доказано нам в «Философии творчества», так это то, что анализируемое в нем стихотворение ни о чем. Или — обо всем, или — о чем хотите, что, в сущности, то же самое. Благодаря «самочинной» сверхактивности языка вступают в действие механизмы суггестии, в отношении которых ограничительные стратегии здравого смысла вторичны, — и результат похож на чудо и цирковой фокус одновременно. После разборки и новой сборки стихотворения, предложенных его автором то ли всерьез, то ли в шутку[205], — кажется, уже невозможно сказать что-либо новое о «Вороне». Но это не мешало и не мешает множению анализов, комментариев, пародий, переложений и переводов. Несчетное число раз «разоблаченное», стихотворение По продолжает оказывать действие на читателей — как ворон, оставшийся сидеть на бюсте Паллады в бесконечно длящемся настоящем: «И сидит, сидит над дверью Ворон, оправляя перья…»
Разговор с «Вороном»
Мы рассмотрим здесь только один пример «читательской реакции» — одновременно и высоко специализированной, профессиональной и отвечающей универсальности авторского посыла (что для нас, конечно, важнее). Небольшая работа Романа Якобсона «Язык в действии»[206] предполагалась им как введение к обширному труду о природе взаимосвязи звука и смысла, в итоге так и не состоявшемуся. Странно поэтому то, что вся она, буквально от первого до последнего слова, посвящена «Ворону» вкупе с «Философией творчества». Конечно, можно предположить, что великий лингвист настолько увлекся чтением любимого текста, что «забыл» о необходимости подчинить его разбор эксплицитному тезису-обобщению, как и положено в научной статье, тем более в предисловии[207]. Или, может быть, дело в другом: увлеченность как раз и побуждала работать в режиме игры-соразмышления, легкомысленной по форме, серьезной по задаче. Если герой «Ворона» одержим проблемой личной воли, смерти и бессмертия, а По, подвергая собственное стихотворение анализу, пытается приблизиться к загадке творчества, то его русский читатель-исследователь стремится понять природу человеческой коммуникации. «Секреты» эти вполне достойны друг друга.
Начало статьи Якобсона странно еще тем, что выдержано в вызывающе «ненаучной» манере бытового сказа и в отсутствие того, с чем классический филолог привык работать, — текста-объекта. Вот как оно выглядит: «Недавно в поезде я случайно услышал обрывок разговора. Мужчина говорил молодой женщине: „Тут по радио давали „Ворона“. Старую запись одного лондонского актера, который давно уж умер. Слышали бы вы его