— Ты!..
Это уже был не крик, а рев; кулак полетел вниз, ударил по лицу раз, второй, третий…
И вдруг Комб, словно из него выпустили воздух, повалился на Кей, захлебываясь рыданиями и прося прощения.
Соль их слез смешивалась у них на губах, и она выдохнула откуда-то из самой глубины:
— Бедный ты мой…
Проснулись они очень рано, хотя и не знали этого: они настолько были убеждены, что проспали целую вечность, что ни ему, ни ей не пришло в голову взглянуть на часы.
Раздвинув занавески, Кей воскликнула:
— Ты посмотри, Франсуа!
Впервые за все время, что он живет здесь, Комб увидел еврейского портняжку сидящим не по-турецки на огромном столе. Сейчас тот, как все люди, устроился за столом на старом стуле с соломенным плетеным сиденьем, который он, очевидно, давным-давно привез из своего родного захолустья в Польше или на Украине. Облокотясь на стол, он макал толстые ломтики в фаянсовую кружку в цветочек и умиротворенно смотрел прямо перед собой.
Над головой у него еще горела электрическая лампочка на длинном шнуре, которую по вечерам он опускал проволочным крючком к самому своему шитью.
Ел он неспешно, торжественно, а перед глазами у него была всего-навсего стена, на которой висели ножницы да выкройки из толстой серой бумаги.
Кей сказала:
— Это мой друг. Надо будет найти способ чем-нибудь порадовать его.
А все потому, что оба они чувствовали себя счастливыми.
— А ты знаешь, что еще только семь часов?
И, однако же, они не ощущали ни малейшей усталости, настолько безмерно и всеобъемлюще было блаженство, вынуждавшее их время от времени улыбаться друг другу по самым пустячным поводам.
Глядя, как Кей одевается и при этом заливает кипяток в кофейник, Комб размышлял вслух:
— Несомненно, у твоей подруги вчера вечером кто-то был, потому что мы видели в окнах у нее свет.
— Я была бы удивлена, если бы оказалось, что Джесси смогла вернуться.
— Но тебе ведь хочется получить свои вещи, да?
Однако Кей не решалась принять это предложение, которое, как она чувствовала, родилось от великодушия.
— Послушай-ка, — продолжал Комб. — Я провожу тебя туда. Ты поднимешься, а я подожду тебя внизу.
— Ты считаешь?
Он прекрасно знал, о чем она думает: что существует риск встретить там Энрико, или Рональда, как она фамильярно звала мужа Джесси.
— Идем туда.
И они пошли — пошли в столь ранний час, что им показалось, будто вид улицы обрел какой-то новый, неведомый оттенок. Разумеется, и ему, и ей случалось ходить по улицам ранним утром, но они впервые вышли в такую рань вдвоем. Они уже столько прошли ночью, заглядывая по пути в бары, что сейчас у них появилось ощущение, будто души омываются утренней свежестью среди жизнерадостной неприбранности города, совершающего утренний туалет.