— Ладно, ложись досыпай.
— Спокойной ночи, Кей.
Он медленно побрел к столику и поставил телефонный аппарат. Некоторое время стоял посреди комнаты, опустив руки и уставясь в пол.
— Она догадалась?
— Не знаю.
— Ты ей скажешь?
Он поднял голову, взглянул Джун в лицо и спокойно произнес:
— Да.
Несколько секунд еще Джун лежала на спине, выставив грудь, потом кое-как собрала волосы, медленно спустила с кровати сперва одну, потом другую ногу и начала натягивать чулки.
Он не остановил ее. Не стал удерживать. Он одевался, она тоже.
Тихо, без раздражения, она промолвила:
— Я доберусь одна. Вам не стоит провожать меня.
— Нет, я вас провожу.
— Вам лучше остаться дома. Она может опять позвонить.
— Ты думаешь?
— Да, если она что-то заподозрила, то позвонит еще раз.
— Извини меня.
— За что?
— За все. За то, что отпускаю тебя одну.
— Я сама виновата.
Она улыбнулась ему. А когда была готова, когда закурила сигарету, подошла к нему и легко, сестринским поцелуем прикоснулась губами к его лбу. Ее пальцы отыскали его руку, сжали, и она еле слышно шепнула:
— Желаю удачи.
Джун ушла, а он, полуодетый, уселся в кресло и провел в нем остаток ночи.
Но Кей не позвонила, и первым признаком начинающегося дня для него стала лампочка, загоревшаяся в комнате еврейского портного.
Неужто Комб заблуждался? Неужели так будет всегда? И он до бесконечности будет открывать новые глубины завоеванной любви?
Ни одна черточка на его лице не дрогнула. Он чувствовал себя чудовищно усталым, и в теле, и в мозгу было ощущение разбитости. Впечатление было такое, будто он даже не способен думать.
Но у него было убеждение — словно бы уверенность, разлитая во всем его существе, — что лишь в эту ночь он по-настоящему, всецело полюбил Кей, во всяком случае, такое откровение снизошло на него.
Вот почему, когда рассвет проник сквозь стекла и лампочка ночника потускнела, он уже не стыдился того, что произошло.
Она не смогла бы понять. Просто не способна понять. Невозможно же было знать, например, что весь час, что он прождал в аэропорту Ла Гардиа, он не был уверен, вынесет ли потрясение, и тут не было ни капли романтизма, так как он прекрасно представлял себе состояние своих нервов.
То, что он делал в тот день, то, кем он стал теперь, окажется для нее до такой степени ново, что ему придется, так сказать, заново приучать ее к себе. И тут же возникал пугающий вопрос: в том же ли она диапазоне, что он, согласится ли она, будет ли в состоянии последовать за ним так далеко.
Вот почему он с самого утра не сделал ничего из того, что уже много дней обещал себе сделать до ее приезда. Даже не дал себе труда, не подумал сменить наволочку на подушке, на которой лежала Джун, и сейчас даже не был уверен, а не осталось ли на ней следов губной помады.