– Эмили, – обратился к ней Валанкур, не в силах сдержать обиду, – так вы встречаете того, кого когда-то почтили своей милостью; того, кто вас любит и страдает? Но что мне остается сказать? Простите меня, простите, мадемуазель Сен-Обер. Сам не знаю, что говорю. Я не имею права на то, чтобы вы меня помнили, я утратил и ваше уважение, и вашу любовь! Да! Позвольте не забывать, что когда-то я располагал вашими чувствами. Осознание, что я утратил их, тяжелейшее для меня испытание. Испытание… это слишком мягко сказано.
– Ах, господи! – вздохнула Тереза, не давая Эмили ответить. – Что же говорить о ее чувствах? Моя дорогая госпожа и сейчас любит вас больше, чем весь остальной мир, пусть и не хочет признаться!
– Это невыносимо! – возмутилась Эмили. – Тереза, ты сама не знаешь, что говоришь! Месье, если вы уважаете мой покой, то прошу: избавьте от продолжения этого мучения!
– Я уважаю ваш покой настолько, что никогда не решусь добровольно его нарушить, – ответил Валанкур, в груди которого гордость соперничала со страстью. – Я не стану занимать ваше время и прошу лишь несколько мгновений внимания, хотя сам не знаю зачем. Вы больше не цените меня, и рассказ о моих страданиях не вызовет у вас жалости, а только уронит меня еще ниже в ваших глазах. И все же признаюсь, что я очень несчастен! – закончил Валанкур полным отчаяния голосом.
– Что? – возмутилась Тереза. – Мой дорогой молодой господин собирается уйти в такой ливень? Нет, он даже шага не сделает! Подумать только, как благородные люди разбрасываются собственным счастьем! Будь вы бедны и просты, ничего подобного не случилось бы. Говорить об отсутствии уважения и любви, когда я точно знаю, что во всей провинции Гасконь больше нет таких искренних, глубоко преданных друг другу мадемуазель и месье!
В глубоком раздражении Эмили встала.
– Мне пора.
– Подождите, Эмили! Подождите, мадемуазель Сен-Обер! – остановил ее Валанкур. – Я больше не стану утомлять вас своим присутствием. Простите, что не послушался раньше, и, если сможете, иногда жалейте того, кто, теряя вас, теряет надежду! Будьте счастливы, Эмили, каким бы несчастным ни остался я!
На последних словах голос его дрогнул, а лицо потемнело от горя. Бросив на Эмили последний взгляд, полный невыразимой печали и нежности, Валанкур ушел.
– Боже мой! Боже мой! – взывала Тереза, провожая его. – Месье Валанкур! Какой дождь! Разве можно выходить в такую ночь? Только искать смерти, и больше ничего! А ведь вы только что его оплакивали, мадемуазель! Да, у молодых настроение меняется каждую минуту!