И вот однажды вечером мы отправились в гости, с трудом обходя огромные воронки на Берлинерплац, образовавшиеся после бомбардировки, состоявшейся ровно в восемь (по английским бомбардировщикам можно было сверять часы).
Беттина ждала нас. Она была очень хороша в длинном лиловом платье. У нее уже собрались несколько офицеров, два летчика-истребителя с Рыцарскими крестами, гражданский из министерства, трое моих товарищей по училищу и равное количество девушек – дочерей служащих ближайших министерств. Но главное, там был Руди, молодой австриец, и его джазовый оркестр из трех музыкантов, из которых один был французом. Руди – единственный в Германии музыкант, которому позволялось играть английский джаз: он аккомпанировал на англоязычных радиопередачах, передававшихся для британцев.
Праздник получился очень веселым. Ни слова о политике, ни слова о положении на фронтах. Слуги в белом разносили напитки. Казалось, что находишься вне времени и пространства, далеко от окружавшей нас нищеты. Мы танцевали под знакомые мелодии, запрещенные десять лет назад: Goody goody for you, goody goody for me… They we are, out of cigarettes… Oh my lady is a tramp… Jeepers, creepers. Было виски, я никогда в жизни не пил его столько, как в тот раз. Его принес швейцарский дипломат. Девицы пили еще больше, чем мы. Под чердаком были обустроены маленькие комнаты для гостей; ими активно пользовались в перерывах между танцами. В коридоре – зияющая дыра в стене: кусок вырвала бомба. Мы кидались в нее мелкими камешками. Где мы были? На Земле или на Луне? В аду или в чистилище? Сколько времени нам еще оставалось жить? Несколько недель или всего несколько минут?
– Замолчите! – крикнул вдруг кто-то.
Музыка остановилась. Ну да! Ну да! Это выли сирены! Мы бросились вниз по лестницам, подхватив по дороге слившуюся в объятиях парочку. «Скорей, скорей, они уже здесь!» Гул моторов, первый свист бомб. Бах! Это в Тиргартене, совсем рядом. В министерстве имелось прекрасное бомбоубежище. В несколько секунд все примчались туда. Руди был уже там. Он продолжил дьявольскую мелодию.
– Тихо! – бросил гражданский.
В дверях убежища появился мужчина: маленького роста, очень сутулый; у него были седые волосы и заострившиеся черты лица. В руке он держал несколько листков бумаги.
– Простите, господа, – произнес он с улыбкой, – но я попрошу вас вести себя потише. Мне надо работать.
Нам потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Иоахима фон Риббентропа.
Вновь Беттину я увидел двадцать месяцев спустя, в Нюрнберге, в жалком бистро напротив Дворца правосудия. Там членов семей военных преступников кормили картофельным супом. Она вместе со своей матерью ждала вынесения приговора отцу.