— Нет… не здесь, — прошептал Бела. — Здесь мы не были.
Г-н Фицек дернул сына за руку, повел его обратно на Кладбищенский проспект, туда, где малыш шел еще уверенно.
— А теперь смотри во все глаза!
И Бела повел отца туда, куда надо, — на улицу Кериш.
— Вот на этой улице мы и были, — промолвил он радостно.
Бела заглядывал во все дома, забегал во все двери, но всякий раз выходил обратно, понурившись. Подойдя к дому Мартонфи, он побежал в ворота, заглянул во двор и вернулся.
— Нет, не здесь, — прошептал он опять.
Мальчик был не виноват. Дома эти, словно воробьи, все как-то грустно походили друг на друга. Теперь малыш уже не только дома не узнавал, но начал сомневаться даже, та ли эта улица. Выть может, и октябрьское ненастье смущало его. Ведь когда он шел с Мартоном, стоял солнечный сентябрь. Об этом и вспомнил мальчик, приставив к носу намокший от дождя и покрасневший от ветра палец.
— Тогда солнце светило… — сказал он.
— Ну и что? — крикнул г-н Фицек и хлопнул сына по руке. — Что ж, по-твоему, дома поменялись местами оттого, что дождь идет? Смотри во все глаза, покуда я тебе не надавал…
Надавать ему пока не надавали, но Бела весь вымок под холодным дождем: и лицо, и брови, и шапка, и руки, и башмаки — все было мокрое. Малыш хоть и смотрел во все глаза, но с отчаяния уже не видел ничего: на ресницах его повисли слезинки и капельки дождя. Они затуманили всю улицу, весь мир. Губки Белы опустились, грудь тяжело задышала, но плакать он побоялся.
— Не-е… знаю… потому что… потому что…
Он умолк. Как же рассказать, ну как про это расскажешь? В голове у него, словно луч сентябрьского солнца, внезапно блеснуло воспоминание: Мартон ведет его и всю дорогу рассказывает про Витязя Яноша[54]. Иногда наизусть говорит стихами.
Бела, конечно, понятия не имел о том, что такое стихи или проза, он чувствовал только, что иногда, будто ручеек зажурчал, слова сверкают, обнимаются друг с дружкой. Деревья и скамейки напомнили ему, что как раз здесь, перейдя площадь Кальвария, он вместе с Петефи, Витязем Яношем и Мартоном очутился в царстве фей. На Кладбищенском проспекте Витязь Янош еще горевал, бил турок и переправлялся через море на плече великана. А тут, на площади Кальвария, он бросил в озеро розу, которая выросла на могиле у Илушки. И Мартон запел вдруг: «Озеро синее, озеро чистое, живая вода», и тогда — чудо из чудес! — он увидел, он увидел… он увидел, как цветок превратился в Илушку! Илушка воскресла здесь, на площади Кальвария. «В том озере была живая вода, папа!» — хотел сказать малыш. А здесь, у этой скамейки, он хорошо это помнит, двое мальчишек играли в жучка, и он видел это и озеро видел. А теперь нет ничего: ни озера, ни улицы Кериш, ни дома, в котором живет Фифка Пес. Тогда он держал в руке теплую руку Мартона и на улице было сухо, а теперь одни лужи кругом: дождь льет, холодно, и царства фей нет нигде, оно исчезло вместе с Илушкой и Мартоном. Отец побить грозится, а у него, у Белы, ноги промокли, в ботинках хлюпает вода…