— А у нас гостья, — шепнула она, целуя мужа в щетинистую щеку.
— Кто?
— Гульямал-апай. Не знаю, чем и накормить!.. Хлеба не осталось, есть одна горстка муки, пожалуй, сварю похлебку-затируху.
— Чем не угощение! — бодрясь, воскликнул Загит, и у него отлегло от сердца: жена весело рассмеялась.
Гульямал-апай Загит уважал сердечно, ценил ее неприступную честность и откровенность: правду-матку резала в глаза и начальникам, и подчиненным. Приветливо поздоровавшись с желанной гостьей, он снял и бросил на нары шинель, умылся у рукомойника, сел рядом с нею к столу.
Однако гостья не собиралась любезничать с хозяином.
— Едва башкир становится турэ, сразу вешает лапти в переднем углу![48] — сердито фыркнула Гульямал-апай. — Ты нынче на высоком посту и совсем забыл про нас, смертных. Сколько уж времени находишься в Кэжэне, а к нам в аул не приехал! Хоть бы разок показался-покрасовался, спросил, как мы живем.
— Недосуг, апай.
— Как же, недосуг!.. Оставь пустые отговорки, кустым! Захотел бы, в свой аул выбрался бы. Не за далекими горами-лесами живем. От Кэжэна до Сакмая всего двадцать, от силы двадцать две версты.
— Дело не в расстоянии, апай. Дела здесь держат!
— А ты к нам приезжай по неотложным делам!
— Это по каким же?
— Помоги пропитанием.
— Где же я найду продукты?
— Если захотелось быть начальником, то сам должен знать, кустым, где по нынешним временам хранятся продукты!
— Мне, думаешь, хочется быть начальником? — горько оказал Загит. — Да я бы с радостью вернулся в полк! Там обо мне заботились… И Назифа была бы сыта со мною. Ты же помнишь, апай, как нас снабжали в Красной Армии! Так что не подкалывай меня!
Гульямал сказала серьезнее:
— Голод начался, кустым! Похоронили Фатхию-апай. По избам дети голосят!.. Если этаким манером дальше пойдет, то к весне вся деревня отправится на тот свет. Потому и пришла к тебе за помощью.
Загит мрачно проворчал:
— В кантоне хлеба нету.
— Найди хоть детям!
— Ни крупинки в закромах.
— Кантонные начальники все же не голодают.
— Но и сытыми не бывают!..
Гульямал-апай охватило беспросветное отчаяние. Она знала, что Загит ее ни при каких обстоятельствах не обманет. Какая же судьба ждет ее земляков? Неизменно ясное лицо ее потемнело, на глаза навернулись слезы.
— Как же я покажусь народу, кустым? Люди ждут меня с добрыми вестями.
— До весны перебьемся, апай! — твердо сказал Загит. — Я в партию вступил не для легкой жизни. Помню, как товарищ Трофимов наставлял: жизнь — это борьба… Будем бороться, апай, так же настойчиво, как воевали с беляками еще недавно. Советское правительство и Ленин помогут.