– Я не понимаю, как Мария может быть приблудой. Ее родители честно верили, что состоят в браке.
Она останавливается, поднимает брови:
– Скажете ли вы это моей племяннице-королеве? В лицо?
– Уже сказал.
– А она?
– Знаете, леди Шелтон, будь у нее в руке топор, она бы попыталась отрубить мне голову.
– Тогда и я вам скажу, можете, если хотите, передать моей племяннице. Будь Мария и впрямь приблудой, будь она приблудой последнего безземельного джентльмена в Англии, от меня она все равно видела бы только доброту. Потому что она славная девушка, и надо иметь каменное сердце, чтобы не испытывать к ней жалости.
Она стремительным шагом, волоча шлейф по каменным плитам, идет в центральную часть дома. Навстречу им попадаются прежние слуги Марии, он узнает лица; под эмблемами Генриха у них на одежде следы эмблем бывшей хозяйки. Он смотрит по сторонам и все узнает. Останавливается перед парадной лестницей. Прежде ему не разрешали по ней бегать: для мальчишек вроде него, с дровами или углем, была черная лестница. Как-то он нарушил правило и на верхней ступеньке получил из темноты удар в ухо. Кто там подкарауливал? Сам кардинал Мортон?
Он трогает камень, холодный, как надгробие: сплетенье виноградных лоз и неведомых цветов. Леди Шелтон смотрит с вопросительной улыбкой, не может понять, что его остановило.
– Может, нам стоит сменить дорожное платье, прежде чем идти к леди Марии. Она может оскорбиться…
– А если вы промедлите, она тоже оскорбится. Так или иначе, она найдет что поставить вам в вину. Я сказала, что жалею ее, но как же с ней непросто! Она не выходит ни к обеду, ни к ужину, потому что не хочет сидеть ниже маленькой принцессы. А моя племянница постановила, чтобы ей не носили еду в комнату, кроме хлеба на завтрак, как всем нам…
Леди Шелтон подводит их к закрытой двери.
– Вы по-прежнему называете эту комнату синей?
– Ваш отец бывал здесь раньше, – обращается леди Шелтон к Грегори.
– Мой отец везде бывал, – отвечает тот.
Она поворачивается к ним:
– Успеха вам. И, кстати, она не откликается на «леди Марию».
Комната длинная, почти без мебели, и холод, словно посол призрака, встречает их у входа. Синие шпалеры сняли, оставив голую штукатурку. У почти погасшего камина сидит Мария: сгорбленная, маленькая и пронзительно юная. Грегори говорит: она похожа на эльфийского подменыша.
Бедный эльфийский подменыш! Ест по ночам, питается хлебными крошками и яблочной кожурой; если рано утром спуститься по лестнице тихо-тихо, можно застать его сидящим в золе.
Мария поднимает глаза, и – удивительное дело! – ее миниатюрное личико светлеет.