Притом что главными факторами, которые привели к потере христианством прежней господствующей роли, были масштабные общественные перемены, связанные с экономикой, геополитикой и различными сложными процессами перестройки и модернизации отдельных отраслей, не следует сбрасывать со счетов и культурные проявления бунтарства, например, в живописи, литературе, кинематографе и публичном поведении знаменитостей. Здесь можно, конечно, задаться классическим вопросом «о курице или яйце»: становились ли эти последние проявления возможными благодаря ослаблению христианства — или же наоборот?
Какие герменевтические стратегии применялись при контрпрочтении Библии или при ниспровержении женоненавистнических мотивов в христианском мифе?
В рассмотренном материале можно выделить два основных подхода к Библии. Во-первых, некоторые обращались напрямую к конкретным библейским эпизодам, например, цитируя их и затем доказывая их несостоятельность. Это можно назвать прямой экзегезой. При этой герменевтической стратегии деконструкции и перетолкованию подвергаются отдельные предложения или даже слова. Наглядные тому примеры — обсуждение третьей главы Книги Бытия у Блаватской и коллективный труд «Женская Библия». Во-вторых, в случае менее формального метода экзегезы мы видим, например, текст Вивьен — новую версию Книги Бытия, где Сатана представлен благожелательным творцом женщины. Оригинальные слова писания там отсутствуют — их полностью вытеснил контрмиф. Другие случаи приложения того же принципа («Возмущение Ислама» Шелли, похвала Лилит у Конуэя, превращение маркизой Казати змея в символического союзника или в собственную личину, лесбийские падшие ангелы у Мари Мадлен и образы дьявола-освободителя у Маклейн, Уорнер и Каллас) — тоже контрмифы, выстроенные без прямого и методичного демонтажа тех гегемонических мифов, которые они вытесняют или опрокидывают[2298]. Притом что эти тексты изобилуют бунтарскими позитивными аллюзиями, например, на грехопадение, в них отсутствует подробное протестное толкование. У Вивьен библейский рассказ заменяется его искусной стилизацией, причем воспроизводится то же членение на нумерованные стихи, а другие тексты следуют условностям нерелигиозной прозы и поэзии, из‐за чего не выглядят близким подражанием библейским стихам.
Все вышеупомянутые подходы являются, по сути, герменевтическими стратегиями, направленными на ниспровержение гегемонических толкований Священного Писания при помощи контрпрочтений. Однако между собой они разнятся тем, что одни подразумевают борьбу непосредственно с Библией, а другие предлагают частично перевернутые версии библейского текста — без предварительных попыток опровергнуть гегемоническую версию. Следует отметить, что некоторые тексты, попадающие в последнюю категорию (например, прелюдия к «Возмущению Ислама»), все-таки содержат некоторые высказывания, где привычное толкование подвергается явной критике, пусть и без отсылки к конкретным библейским стихам. Многие образцы инфернального феминизма опираются и на небиблейские элементы христианской мифологии — например, на представление о Сатане как о существе женского пола или на понятие демонического любовника. В этих случаях просто не существует библейского эпизода, который можно было бы напрямую упоминать или переворачивать. Поэтому вполне естественно, что здесь бунтарский подход не относится к какому-то конкретному тексту, а имеет общую идейную направленность.