«Госпожа де Ментенон, основательница Сен-Сира, постоянно озабоченная, как бы развлечь короля, часто устраивает там что-нибудь необычное для юных девиц, воспитывающихся в этом заведении; оно, можно сказать, достойно величия короля и мудрости той, которая его задумала и им руководит; но порой дела, поначалу идущие наилучшим образом, приходят в полный упадок, и этот уголок, который сейчас, когда мы все стали святошами, служит приютом добродетели и благочестия, может в один прекрасный день – даже не заглядывая в далекое будущее – превратиться в пристанище разврата и нечестивости. Подумать только, что три сотни юных девушек, остающихся здесь до двадцатилетнего возраста, в двух шагах от двора, где полным-полно недремлющих мужчин, в особенности, когда пример короля больше не будет их стеснять; так вот, полагать, что девушки и юноши будут так близко друг от друга, не пытаясь сломать всех преград, – это почти безумие. Но вернемся к тому, о чем я говорила. Госпожа де Ментенон, чтобы развлечь своих девиц и короля, заказала пьесу Расину, лучшему нашему поэту, которого оторвали от стихотворчества, где он был несравненным мастером, и велели заниматься историей, где сравниться с ним могут слишком многие. Она поручила поэту написать пьесу на благочестивый сюжет; ведь нынче без благочестия нет спасения при дворе, как и в мире ином. Расин избрал историю Есфири и Артаксеркса и сочинил слова для песен хора. Поскольку он одинаково искусен и как актер, и как автор, то он сам репетировал с девицами; музыка была хороша; соорудили три смены прелестных декораций. Из всего этого получилось очень приятное развлечение для девочек госпожи де Ментенон; но поскольку ценность всякой вещи зависит обычно от того, кто ее делает или заказывает, – положение, занимаемое госпожой де Ментенон, заставило всех, кого она приводила на спектакль, говорить, что никогда еще не бывало ничего столь упоительного, что пьеса превосходила все, когда-либо созданное в этом роде, и что актрисы, даже те, кто играли мужские роли, дадут сто очков вперед Шанмеле, мадемуазель Резен[97], Барону и обоим Монфлери. Как устоять перед такими похвалами! Госпожу де Монтенон превозносили и за замысел, и за исполнение оного. Пьеса как бы представляла падение госпожи де Монтеспан и возвышение госпожи де Ментенон: вся разница в том, что настоящая Есфирь была помоложе и не так жеманничала в вере. Поскольку в ней видели Есфирь, а в госпоже де Монтеспан – Астинь, она была не слишком раздосадована, что развлечение, предназначавшееся единственно для обитательниц Сен-Сира и нескольких ближайших ее подруг, стало достоянием публики. Король был от него в восторге; аплодисменты Его Величества прибавили пылкости рукоплесканиям зрителей. Страсти накалились уж вовсе необъяснимо; все, от первого до последнего, стремились там побывать; и то, что следовало воспринимать как монастырскую забаву, стало самой серьезной заботой двора; министры оставляли самые неотложные свои дела, чтобы посетить спектакль и тем засвидетельствовать свое почтение… Все были неизменно уверены, что эта пьеса – аллегория, что Артаксеркс – это король и что в Астинь, лишившейся трона наложнице, выведена госпожа де Монтеспан. Есфирь сходила за госпожу де Ментенон, Аман представлял господина де Лувуа; впрочем, он был обрисован слабо, и Расин очевидно не желал на него указывать».