Жан Расин и другие (Гинзбург) - страница 369

Но не одним семейным очагом, конечно, ограничивалась частная жизнь Расина, и в отношениях с другими людьми он бывал порой куда свободнее и шире. Интересы и заботы его пополнялись другими, более общими и отвлеченными, а взгляд на вещи становился острее и смелее. Ближайшим, искренним и верным его другом был в те годы Буало. Время литературных битв и молодых проказ, когда им случалось задевать друг друга, когда они боролись каждый за себя, сходясь и расходясь в соответствии с обстоятельствами, осталось позади. Теперь союз их стал нерасторжим, они были спаяны общей работой, общими воззрениями, вкусами, кругом друзей. Люди не слишком к ним близкие зачастую вообще воспринимали их как нечто нераздельное, почти как одного человека, Расина-Депрео, так что иной раз в слухах, сплетнях и легендах слова и поступки одного приписывались другому, и с одного на другого переносились чувства уважения и приязни, а еще чаще – недоброжелательства, зависти и тайной ненависти. Но между собой эта пара распределяла роли очень четко в соответствии с принятым (и, как всегда бывает, лишь отчасти отвечающим действительности) образом самого себя. Буало представал перед окружающими человеком прямым и бесхитростным (его знаменитое правило «называть кошку кошкой» следует понимать не столько как призыв теоретика литературы к ясности и простоте стиля, сколько как намерение правдолюбца изъясняться без лицеприятных экивоков и недомолвок), строгих нравов и слабого здоровья. Последнее обстоятельство позволяло ему почти не появляться при дворе и все обязанности службы, связанные с необходимостью личного присутствия, препоручать своему собрату. Расин в одиночку сопровождал короля в его военных походах, в одиночку собирал нужные сведения, расспрашивая участников сражений. Людовик не оставил это без внимания и с апреля 1692 года платил двум своим историографам не поровну, как раньше, а с учетом их действительных трудов и расходов, при этом уменьшив наполовину общую сумму их пенсий: казна пустела. В этой несколько щекотливой ситуации все трое – король, Расин и Буало – вели себя с отменным благородством. Расин писал другу из Версаля: «Госпожа де Ментенон сказала мне сегодня утром, что Король назначил нам пенсии – четыре тысячи франков для меня и две тысячи франков для вас, не считая наших литераторских пенсий. Я горячо ее благодарил за вас и за себя. Я только что выразил также нашу признательность Королю. Мне показалось, что он огорчен уменьшением пенсий; но я сказал ему, что мы вознаграждены свыше меры. Я больше говорил о вас, чем о себе, и сказал Королю, что вы возьмете на себя смелость написать ему благодарственное письмо, не решаясь приехать сюда, чтобы не заставлять его напрягать голос при разговоре с вами