Но если сам Расин на сей раз, в отличие от истории с Николем, благоразумно промолчал, то за него – и за театр – вступились другие. Сатирический поэт Гакон нападал на Боссюэ и защищал Расина старыми доводами о нравоучительном, моралистическом и даже благочестивом характере театра, чье дело – «наказывать порок и славить добродетель».
А сам Бурсо в письме к архиепископу Парижскому настаивал на утилитарно-нравственных достоинствах современного французского театра, вспоминая в этой связи не только Корнеля и Расина, но и Мольера с его «Тартюфом».
Как видим, доводы обеих сторон в споре о театре не слишком обновились за тридцать лет. Зато переменилась ситуация при дворе. Об этом очень красноречиво рассказывает Мадам в своих письмах (написанных, правда, несколько лет спустя): «Несчастье для бедных актеров в том, что Король не хочет больше смотреть спектаклей. Пока он на них ходил, это не было грехом; это не было грехом настолько, что все епископы посещали их ежедневно; для них там стояла скамья, и она всегда была полностью занята. Господин де Мо [Боссюэ] там бывал постоянно». Святой Престол, во всяком случае официально, этого священникам не воспрещал. Мадам пишет: «Несколько лет назад здесь был папский нунций, который каждый день ездил в оперу или в комедию. Ему сказали, что уже не принято, чтобы священники бывали на представлениях. "Я вовсе не стремлюсь, – ответил он, – стать кардиналом во Франции; я привык ходить на спектакли; на них ходят в Риме; я буду ходить на них здесь"». Похоже, что по отношению к театру Людовик оказался более ревностным католиком, чем папа. И как тут распутать – король ли поддавался увещеваниям Церкви, или священнослужители следовали за настроениями короля? Невестка Людовика описывает, как «во время проповеди против театра… Король обернулся ко мне и сказал: "Эта проповедь не против меня, поскольку я больше не хожу на представления, а против вас, кто их любит и на них ходит"».
И к концу 1694 года, в разгар споров вокруг театра, угроза самому его существованию во Франции была очень серьезная. Прочитаем еще одно письмо Мадам: «Мы едва не лишились театра, Сорбонна, чтобы угодить Королю, намеревалась его запретить. Но архиепископ Парижский и отец Лашез сказали ему, что было бы слишком опасно запрещать невинные развлечения, ибо это толкнуло бы молодежь к разным ужасным порокам». Правда, то были в основном заботы двора; горожане по-прежнему до отказа наполняли зрительные залы парижских театров, вовсе не обращая внимания на обличительные проповеди и ученые рассуждения.